Римская аристократка Беатриче Ченчи в конце XVI века убила своего отца, была казнена… и прославилась, о ней писали знаменитые поэты и драматурги. Купчиха из села Важины Мария Румянцева попыталась убить отца… и тоже прославилась, о ней написали в газетах и научных работах, посвящённых гипнозу. Провинциальную драму конца XIX столетия расследуют Сергей Бунтман и Алексей Кузнецов.
А. КУЗНЕЦОВ: Напоминаю — а кого-то ввожу в этот контекст: пять дней назад, во время нашего стрима, вот, когда мы собирали деньги на продление существования двух каналов, мы выставили условие, по которому предложили тому, кто сделает самый большой донат и при этом заявит некую тему — что мы обязательно в следующий раз сделаем передачу на эту тему, и наша постоянная слушательница, Алина, сделав щедрое пожертвование, очень щедро и душевно тоже поступила — она не назвала конкретное дело, причём такое, по которому не найдёшь ни черта, да, а она очертила рамки того, о чём ей хотелось бы услышать, она написала, что хочется послушать про жуткое маньячное убийство, совершённое парой.
С. БУНТМАН: Два, два человека, да.
А. КУЗНЕЦОВ: Я пришёл домой, начал рыться сначала в памяти, прежде чем полезть куда-нибудь, там, в интернет, да — я вспомнил: ах, думаю, как жалко, что мы уже сделали в своё время, довольно давно, дело Габриэль Бомпар и Мишеля Эйро, это жуткое действительно: оно подходит идеально, они пара, они любовники, дело жуткое.
А потом я думаю — господи, я же чего-то читал, буквально какие-то несколько строк у Кони в «Записках судебного следователя», и он сравнивал с каким-то нашим делом, ну-ка, думаю, дай-ка я погляжу. Полез в первый том любимого коричневого восьмитомника Анатолия Фёдоровича, и довольно быстро благодаря именному указателю в конце каждого тома — довольно быстро нашёл. Вот что Анатолий Фёдорович пишет: «Судебная практика знает несколько выдающихся процессов, в которых был возбуждён вопрос о гипнотическом внушении. Таков парижский процесс о Габриэли Бомпар, которая, по соглашению с неким Эйро, заманила к себе своего богатого любовника нотариуса Гуффэ, содействовала его задушению искусно приспособленной петлёй, связала труп, зашила его в мешок, провела около него целую ночь. Она объясняла свои действия внушением со стороны Эйро. Сведущие люди разошлись во взглядах, но присяжные отвергли гипноз и вынесли обвинительный приговор, согласившись с Шарко и Бруарделем», — двумя знаменитыми психиатрами. «У нас», — пишет Анатолий Фёдорович, — «обратило на себя внимание дело фельдшера Хрисанфова, который, будучи приглашён для массирования зажиточной купчихи Румянцевой и вступив с нею в связь», — ага, думаю, есть пара, есть!
С. БУНТМАН: Вот она!
А. КУЗНЕЦОВ: Вот она! «Восстановил её против отца и выработал план отравления последнего, осуществлённый Румянцевой. При следствии и на суде она ссылалась на то, что следовала внушениям, сделанным ей во время массажа. Два учёных эксперта, последователи взглядов Бернгейма, нашли, что Румянцева могла подчиниться гипнозу, вызванному массажем, ввиду своей болезненной нервности и истеричности. Продолжительные наблюдения в психиатрической больнице не подтвердили их вывода, и присяжные вынесли обвинительный приговор».
Блестящее изложение Анатолия Фёдоровича, одна небольшая помарка, которая совершенно оправдана, потому что Кони не имел вообще никакого дела лично к этому процессу, он не был в составе той группы кассационного департамента Сената, которая рассматривала протесты, он об этом знал, видимо, из газет, потому что даже центральная пресса, как выяснилось, писала об этом деле, может быть, кто-то из его коллег ему что-то рассказывал, из судейских чиновников: он ошибся в том, что — присяжных на этом процессе не было.
Ну, о том, почему не было присяжных, чуть позже, вот на парижском процессе по делу Гуффэ они были, а на процессе в выездной сессии Петрозаводского суда, затем в Московской судебной палате присяжных таки не было. Но сначала, собственно, о деле. Думая, как назвать эту передачу, я довольно быстро нашёл схему, и два великих русских писателя, Лесков и Тургенев, были моими, так сказать, советниками, советчиками в этом деле, да — я имею в виду название широко известных произведений «Леди Макбет Мценского уезда».
С. БУНТМАН: Уезда, да.
А. КУЗНЕЦОВ: И — и «Гамлет Щигровского уезда».
С. БУНТМАН: Ну да.
А. КУЗНЕЦОВ: Я думаю — кого бы присобачить к Олонецкому уезду? Ну и тут, действительно, нашлась молодая женщина двадцати двух лет, которую казнили в Риме в 1599 году, на мосту Анджело, ей, её брату, её матери отрубили голову, некая Беатриче Ченчи.
С. БУНТМАН: Ченчи, Ченчи!
А. КУЗНЕЦОВ: Да, и вот она, прочно войдя в литературу, в музыку, в кинематограф — слушайте, какие только люди не посвящали ей, её сюжету произведения: пьесы писали Перси Шелли, Антонен Арто, Альфред Нобель, не пьесы Стендаль, Дюма, Уайльд, весьма вероятно, Проспер Мериме, полдюжины опер, балет, фильмов штук восемь.
С. БУНТМАН: Ты знаешь, я когда проходил, я всегда, когда был в Риме, жил около Пантеона, и проходил по улочке, и первый раз, когда я увидел вывеску магазина одежды «Ченчи», я — я вздрогнул и перешёл на другую сторону, но улица была узкая, поэтому далеко я не ушёл.
А. КУЗНЕЦОВ: У тебя возникла гипотеза, что в магазине убивают отцов, да, там?
С. БУНТМАН: Да, ты знаешь, я уже всё, да, да, там просто, причём это магазин мужской одежды был, вот очень интересно, что, с плеча покойника это название?
А. КУЗНЕЦОВ: Душили шарфом? Или душили шарфом, да.
С. БУНТМАН: Да.
А. КУЗНЕЦОВ: Вот, ну да, по легенде она вот со своими семейными, объединившись против отца, тирана, сластолюбца, вообще жуткого человека по легенде же, да, вот, так сказать, его отцеубила, да, вот, соответственно, «Синьора Ченчи Олонецкого уезда». Дайте нам, Андрей, пожалуйста, первый портрет этой дамы, портретов, на самом деле, довольно много есть её, но вот это самый знаменитый, вот — это, так сказать, ну, такое введение, что называется, в дело. А второе — пожалуйста, Андрей, как обычно — карта, давайте разбираться, где у нас всё это происходит. Олонецкая губерния — случай почти уникальный в губернской структуре Российской империи, дело в том, что название губернии дано не по губернскому городу: губерния Олонецкая, а губернский город Петрозаводск. Это губерния на русском севере, которая, если говорить в сегодняшних географических понятиях, это значительная часть Республики Карелия, в том числе сам Олонец и Олонецкий уезд — это самый-самый юг Республики Карелия (за речкой уже начинается Ленинградская область), кусочек Ленинградской области, кусочек Вологодской области, кусочек Архангельской области, вот что такое Олонецкая губерния.
Почему не было присяжных? Потому что на окраинах империи новые пореформенные суды вводились гораздо позже, чем в центральных районах. Это было связано, во-первых, с определёнными организационными сложностями, но даже, пожалуй, в ещё большей степени по этой же причине там не вводились или поздно вводились земские учреждения, то есть местное самоуправление — правительству не нравилось, что в этих губерниях либо дворянство в основном нерусское: польское, грузинское, да, ещё какое-нибудь — либо, как в Олонецкой и в Архангельской губернии, этого дворянства просто практически нет. И по этой причине окружной суд в Петрозаводске появился только в 1894 году, а с присяжными, по-моему, начали судить только в 1898-м. Наш процесс попал на окружной суд, поскольку он 1895 года, а вот присяжных там не было по этой же самой причине. Вот, посмотрите пожалуйста, я три пункта на этой карте подчеркнул: Олонец, центр уезда, Лодейное Поле, где будет происходить выездная сессия суда, и село, достаточно большое село, по сути состоящее из нескольких деревень, сросшихся в одно село — село Важены, оно стоит в устье речки Важенки, недалеко от впадения её в Свирь. И вот в этих самых Важенах достаточно давно поселился крестьянин Семён Семёнович Буравов. Ну, крестьянин он по пачпорту, а вообще он по его роду занятий, по положению, по его состоянию — он купец, причём далеко не из последних. Он торгует лесом, он торгует пиломатериалами, он торгует дровами — ну, совершенно естественная специализация в тех районах.
С. БУНТМАН: Напомни, почему его записывали крестьянином?
А. КУЗНЕЦОВ: А дело в том, что в купеческое сословие надо было записаться. Для этого надо было предъявить либо определённый капитал, либо определённый годовой оборот, а он, скорее всего — я думаю, что уходил от налогов таким образом, и он не хотел записываться в купеческое сословие и говорил: я что нужно — и так проверну. И, кстати говоря, у него для этого был план: выдать единственную дочку за купца, купец — абсолютная размазня, будет как бы лицом фирмы, будет всё подписывать и так далее… Помнишь «Вассу Железнову» Горького?
С. БУНТМАН: Угу.
А. КУЗНЕЦОВ: То же самое, да? Она держит этого своего мужа никчёмного, чтобы он подписывал, поскольку она же женщина, а крутит всем сама железная, властная, прекрасно в бизнесе разбирающаяся. Вот такая же схема была, соответственно, и у крестьянина Буравова. Жёсткий, как положено русскому купцу, день и ночь проводящий на работе, и часто в отлучках, часто в поездках на каких-то там лесных участках, лесопилках, на сплаве, ещё где-то. В свободное время одно увлечение — тоже вполне традиционное, купецкое, я бы даже сказал — общее русское. Жена потом будет показывать, что — он умер в возрасте 64 лет — что по меньшей мере тридцать лет к моменту смерти он страдал запоями. Причём запои могли продолжаться неделю.
Впрочем, старушка тоже злоупотребляла, и товарищ прокурора, который будет поддерживать обвинение в суде, скажет в своей речи что-то вроде: ну, о матушке ничего не говорю, вы её видели, скажет он, обращаясь к суду и к публике. А из контекста понятно, что речь идёт вот именно, значит, об этом обстоятельстве. Как и положено верной супруге, она разделяла увлечения мужа.
С. БУНТМАН: Да…
А. КУЗНЕЦОВ: И вот у них единственная дочь, Марья Семёновна. Отец, хотя сам человек, видимо, если и образованный, то, как говорится, учившийся на медные деньги, её образованием занимался. Сначала с ней занимался сельский батюшка, затем её отправили в Лодейное Поле — там было некое женское училище, а затем её отправили в один из частных пансионов, которые назывались институтами благородных девиц, но это не Смольный институт, нет, — так сказать, труба пониже и дым пожиже, — но, тем не менее, в Петербург.
Курсы она там по каким-то причинам не закончила, но вернулась, вернулась, умея что-то сказать по-французски, что-то сказать по-немецки, что-то там несколькими пальцами изобразить на рояле. А самое главное — посмотрела на жизнь за пределами села Важены и убедилась, что там много интересного, привлекательного для молодой женщины, а тут — обратно лицом в ту же важенскую, скудную, скажем так, почву. А тут ещё папа со своим планом. И он её выдаёт замуж за вот человека, которого я описал. Я подозреваю, что у него самого никакого капитала не было, купцом второй гильдии его сделал тесть именно для того, чтобы иметь вот такую абсолютную марионетку в своих руках, прикрытие для бизнеса, так сказать, для того чтобы власти не приставали к нему: а что это ты большие операции прокручиваешь, а в купеческое сословие…
С. БУНТМАН: …не идёшь.
А. КУЗНЕЦОВ: А дальше старичок начинает как-то хворать. Я уж — извините, что говорю про 64-летнего человека старичок…
С. БУНТМАН: Ничего-ничего, Алексей Валерьевич, всё в порядке.
А. КУЗНЕЦОВ: Нет, я ни на кого не намекаю, но вы просто понимайте, что сильно пьющий тридцать лет человек в то время, конечно, уже старик.
С. БУНТМАН: Ну да. Капельниц не было, пишет Гульнара, как он выходил? Как без капельниц они выходили из запоя?
А. КУЗНЕЦОВ: А я вам скажу — клистирами. Об этом будут показания врача в деле. Клистиры ему во время запоев ставили. С чем уж — не знаю, вроде бы с касторкой. Не уверен, что это помогает, но какое-то, видимо, очищение организма происходит. Одним словом, старичок помирает. Помирает очень прилично. Перед этим болел: то лучше, то хуже ему становилось, но болел пару-тройку месяцев. Потом, после Рождества, ну, чего, Филипповский пост закончился, да, православным можно — он не удержался, выпил, сорвался, пил несколько дней, а потом пошёл в баньку, не выйдя из запоя. Ну, в общем, одним словом, ни у кого и не возникло никакого сумления в том, что господь прибрал по грехам его. Пожил прилично, да, с наследством вопросов нет — наследство оставлено дочери, ну и естественно, муж как законный супруг тоже к этому будет причастен. Дело оставлено мужу, недвижимость и какие-то вклады оставлены дочери — всё нормально, ни малейших подозрений не возникает.
И всё бы наверняка, так сказать, было бы тихо и гладко, но приехавший в село за полгода до смерти Семёна Семёновича фельдшер, не старый ещё человек, хотя и не юноша, некий Иван Хрисанфович Хрисанфов — из калужских мещан, бывавший в доме, пользовавший и Семёна Семёновича, и Марью Семёновну, и супругу — вдруг в пьяном виде в трактире, там же, начинает хвастаться, что у него вот в энтом кармане, при этом он очень звучно и показательно себя по карману хлопает — вот в ентом кармане, не перепутайте — у меня документов на 30 тысяч рублей, я богатый скоро буду, вы со мной уже за одним столом посидеть не сможете.
А надо сказать, что к этому времени Марья Семёновна уже лет 10 как была замужем. У неё уже дети были. Сколько — не знаю, но как минимум двое, потому что в деле упоминаются дети. Она вообще имела так себе репутацию в селе. Обвинитель потом прямо в обвинении будет говорить, называя фамилии: вот, все говорили об её связи с этим, с таким-то, с пятым, с десятым, называет три или четыре фамилии конкретных любовников. Ну и семья, видимо, знает, что в этом списке и фельдшер тоже, похоже, есть. И что это он вдруг так разбогател, что у него аж на 30 тысяч. И семья, то есть супруг и матушка, подозревают, что задурил он голову, заморочил бедной женщине, пользуясь своим служебным положением и образованием, и что выцыганил он у неё какой-нибудь вексель вот на эти самые 30 тысяч. Не с потолка же он взял.
Но это вам не Петербург, тут вопросы такие решаются довольно просто. У покойного купца были приказчики, верные, надёжные, крепкие ребята. Представляешь себе приказчиков в лесном бизнесе? Да они, я думаю, сосну ударом ребра ладони валят, эти ребята. Двое братьев, Аристаровы, под видом: давай-ка пойдём, Иван Хрисанфович, продолжим, пойдём к нам домой, возьмём штоф, — заманили его домой. Там связали, достали документы у него из кармана и обнаружили, что это письма Марьи Семёновны к нему.
Она признаётся ему в любви, она требует у него яда для убийства отца. Причём это всё не по одному разу. Она строит какие-то планы на будущее. Она пишет: счастье моё с тобой, но ты не переживай и не волнуйся, муж меня не любит, я его ненавижу, маменьку мы тоже найдём способ побыстрее отправить на тот свет. Братья Аристаровы трезвеют, я думаю, сразу и, естественно, тащат это всё в семью. И семья — опять же, у нас не Петербург — семья решает дать этому делу ход. Извещает полицию. Является полиция и устраивает обыск у Марьи Семёновны, и обнаруживает письма фельдшера — а там тоже очень много всякого интересного.
С. БУНТМАН: То есть они полную получили переписку.
А. КУЗНЕЦОВ: Да. И эта переписка, собственно, и будет, пожалуй, главнейшим материальным доказательством в этом деле.
С. БУНТМАН: А откуда 30 тысяч? А что 30 тысяч?
А. КУЗНЕЦОВ: А чёрт его знает. У меня есть гипотеза, я не хочу спойлерить.
С. БУНТМАН: Хорошо.
А. КУЗНЕЦОВ: Я её чуть позже выскажу.
С. БУНТМАН: Потому что приходят разные мысли.
А. КУЗНЕЦОВ: Да. Серёж, а если я свои мысли не выскажу, со мной такое бывает, ты мне напомни, пожалуйста, ещё раз.
С. БУНТМАН: Да-да-да-да.
А. КУЗНЕЦОВ: Спроси, а что 30 тысяч?
С. БУНТМАН: Хорошо.
А. КУЗНЕЦОВ: И вот через 43, по-моему, дня после того, как старичка похоронили, его выкапывают. Дело зимой, надо сказать, то есть тело в общем, видимо, достаточно неплохо сохранилось. Производится эксгумация. И местный уездный доктор, взяв кого-то в ассистенты, тоже из врачей, проводит вскрытие. И обнаруживается картина противоречивая, а для обвинения даже, в общем, совсем нехорошая. Доктор, который пользовал (доктор, не фельдшер, а доктор) покойного, он-то с самого начала говорит: ребят, у меня нет вопросов о причине смерти. Вот, студентам-медикам можно показывать, как развивается алкоголизм, какие симптомы он даёт и какую смерть от него принимают рано или поздно. И действительно, вскрытие подтвердило: всё что положено, от цирроза печени до каких-то сосудистых и прочих изменений, всё, что при алкоголизме положено порядочному человеку иметь — всё налицо.
Но поскольку полиция совершенно чётко сформулировала техзадание, искали яд. Причём несколько ядов. К этому времени уже обнаружили яды у фельдшера. Земский доктор так ему доверял, что фельдшер до ядов спокойно добирался. Хотя ему положено выдавать в руки только ту порцию, которую доктор назначил. Но, опять же, у нас не Петербург.
С. БУНТМАН: Ну да.
А. КУЗНЕЦОВ: Что ты там будешь, Иван Хрисанфыч, за каждой порцией стрихнина бегать. На тебе ключ, ты человек опытный. Вот по всему списку, чего нашли, на это велено было исследовать. На белладонну, на мышьяк, на сурьму, на ещё что-то. Ничего не нашли. Вообще ничего не нашли. И это, конечно, подарок будущему адвокату и большие проблемы для будущего обвинения.
С. БУНТМАН: Всё-таки леди Макбет везде присутствует, в разных вещах. Я тут посмотрел довольно много фильмов нуар, знаешь?
А. КУЗНЕЦОВ: Ты говорил, да.
С. БУНТМАН: И там всё вот про это. Нет, там всё именно про это. И такое ощущение, что ужас перед таинственной женщиной, такой вот, которая тебя толкнёт на преступление, он был жив, и живёт, и процветает.
А. КУЗНЕЦОВ: А места, места, говоря о доме, места-то такие, вроде совершенно как у Христа за пазухой. Дайте нам, Андрей, пожалуйста, цветную фотографию церкви.
С. БУНТМАН: Чудесная церковь.
А. КУЗНЕЦОВ: Фотография начала XX века. Это Прокудин-Горский.
С. БУНТМАН: Прокудин-Горский.
А. КУЗНЕЦОВ: Да. И вот, обратите внимание, церковь построена иждивеньями местных лесо- и пароходопромышленников. В «Олонецких епархиальных ведомостях» названы три фамилии. Видимо, это наиболее крупные жертвователи. Буравов — один из них. А стоимость проекта 30 тысяч рублей.
С. БУНТМАН: Каменная?
А. КУЗНЕЦОВ: Деревянная. Это сейчас, вот то, что мы видим, она, видимо, или каменная, или так выглядит. Но написано, что она деревянная. А помимо этого, в тот же год, что открылась церковь (её довольно долго строили), на средства только одного Буравова в селе завели земское двухгодичное одноклассное училище.
С. БУНТМАН: Ну, он лесной магнат.
А. КУЗНЕЦОВ: Да, он местный олигарх, совершенно верно. Андрей, верните, пожалуйста, вы рано убрали фотографию — дело в том, что на ней нам важно ещё одно строение. А вот за церковью…
С. БУНТМАН: Справа?
А. КУЗНЕЦОВ: Дом справа. Это дом Буравова. Такой вот, из трёх частей…
С. БУНТМАН: Это фактически домашняя церковь его.
А. КУЗНЕЦОВ: Да, так и будет сказано: на стрелке, соответственно, значит, реки, рядом с домом Буравова — так прямо в отчёте и написано. Значит, три этажа — смотрите, три этажа — центральная его часть, два двухэтажных таких флигеля — предела, то есть ого-го, а детей — всего одна дочь. То есть можно себе представить, что это, конечно, местный олигарх. Ну вот, и всё это дело, несмотря на отрицательное заключение токсикологической экспертизы, всё это дело уходит в суд, и два дня, 11 и 12 августа 1895 года выездная сессия — так называемое кочующее правосудие — выездная сессия Петрозаводского окружного суда слушает дело «Об отравлении Семёна Семёнова Буравова дочерью его, Марьей Семёновой Румянцевой, в соучастии с фельдшером Иваном Хрисанфовым Хрисанфовым».
Обвиняет товарищ прокурора Новицкий, защищает — присяжный поверенный Петрашевский. Просто прочитаю недлинное обвинительное заключение. «После смерти Семёна Семёнова Буравова, последовавшей 11 января 1893 года, стали распространяться слухи, что он умер от отравления. В то же время Хрисанфов стал перед всеми и каждым хвастать, что стоит ему только захотеть, и все капиталы Буравова перейдут к нему, и что у него имеются документы на 30 тысяч рублей. Последнее обстоятельство сильно обеспокоило родных Буравова, и опасаясь, что Мария Румянцева, находившаяся в тайной любовной связи…» — хороша тайная любовная связь: все всё про неё знают да. «…могла выдать ему без денежных документов», — то есть векселей, — «на крупную сумму, они решили отобрать у него эти документы. В бумагах, отобранных у Хрисанфова, кроме писем Марии Румянцевой к нему, ничего не оказалось. В письмах Румянцева, между прочим, просит Хрисанфова дать ей сильнодействующие вещества для отравления отца своего.
Это обстоятельство дало повод для расследования причины смерти Буравова, причём у Румянцевой были найдены и отобраны ответные письма Хрисанфова. Переписка явно обнаружила злой умысел подсудимых посягнуть на жизнь Буравова. В дальнейшем расследовании обнаружены были разные лекарственные снадобья и некоторыми свидетельскими показаниями было установлено, что Буравову давали под видом лекарств ядовитые вещества с целью отравления. Вскрытием трупа Буравова, исследованием внутренних причин смерти его — не обнаружено. И хотя яду найдено не было, экспертиза, однако, признала, что на основании имеющихся в деле данных нельзя исключить возможность отравления. Ввиду изложенного подсудимые Румянцева и Хрисанфов преданы суду по обвинению в отравлении Буравова».
С. БУНТМАН: Ну преданы — да, может быть, возможно, но пока у них ничего прямого нет. Умысел — есть.
А. КУЗНЕЦОВ: Ну как? У них есть длительный, так сказать, подробнейшим образом обсуждённый умысел.
С. БУНТМАН: Умысел, мотив у них есть.
А. КУЗНЕЦОВ: Есть ещё одна вещь — есть её признание. Она призналась на следствии, она призналась на суде. Но, правда, как призналась: он меня обольстил, я долго сопротивлялась. Вот смотрите, её прямая речь: «Летом 1892 года я познакомилась с Хрисанфовым, который стал часто бывать в нашем доме в качестве фельдшера. Так как я была больна, то пригласила Хрисанфова делать мне массаж. Во время этих сеансов Хрисанфов, упорно смотря мне в глаза, предложил свою любовь, обещая сделать для меня всё, что я от него потребую. Предложение это я сначала отклонила до своего возвращения из Петербурга, куда я собиралась уехать, но по приезде, после назойливых требований, в августе 1892 года я пала. Вступив со мной в тайную связь, Хрисанфов стал настойчиво требовать, чтобы я убила отца, угрожая в противном случае погубить и меня…»
То есть во всём он, подлец, виноват, а я — безвольная влюблённая женщина. Ну да, он мне какие-то порошки давал, я отцу подмешивала, но я совершенно не уверена, что это яд и что папа умер от этого. Видна работа с присяжным поверенным. Присяжный поверенный, хотя и помощник присяжного поверенного, но он что-то не очень торопится в большие присяжные поверенные вступать — это, на самом деле, достаточно известный адвокат, Георгий Иванович Петрашевский. Я не знаю, состоит ли он, но, видимо, в каких-то дальних родственных…
С. БУНТМАН: Родстве с Петрашевским?
А. КУЗНЕЦОВ: …дальнем родстве с Петрашевским, который предшественник народовольцев. И вот он явно совершенно с ней, так сказать, имел, ну, такие тренировочные занятия, на которых говорил ей, чего можно говорить, чего не нужно говорить, вообще, как мы будем выкручиваться из этой ситуации. Андрей, дайте нам, пожалуйста… Можно пропустить чёрно-белую фотографию — там ничего на ней нового, а вот дайте нам такую карточку из издания, карточку Георгия Ивановича Петрашевского, где рассказывается его история, где есть его фотография. Вот. И обратите внимание: в присяжные поверенные он вступил только в 1901 году, через восемь лет после окончания университета, а достаточно было иметь пять лет практики и уже, пожалуйста, туда. То есть он ещё достаточно молодой адвокат. Но, тем не менее, работу свою он сделал очень-очень неплохо.
А дальше начинает давать показания Хрисанфов. У него, похоже, адвоката нет. Дело в том, что нигде в судебном отчёте не упоминается адвокат, ни разу, ни по фамилии, ни просто как адвокат, а в одном месте упомянуто, что Хрисанфов заявил суду ходатайство. То есть он сам, видимо, обращался к суду.
С. БУНТМАН: Сам? Интересно.
А. КУЗНЕЦОВ: Почему он отказался от адвоката по назначению — трудно сказать. В принципе, он мог требовать, он мог требовать себе адвоката, и суд обязан был ему кого-то назначить. Но он решил почему-то, видимо, защищать себя сам. Хрисанфов говорит: всё не так было, что вы! Она меня с самого начала соблазняла, она меня заманивала. Значит, сначала меня вызвали в дом к больным детям, а потом, значит, вот, она вроде как занедужила, а потом она начала настаивать, что, значит, ей нужен массаж, — она говорит, что это он ей предложил массаж, — и во время массажа она вела себя игриво, но я держался как кремень. И ни в каком августе 1892 года она не пала, у нас с ней физические отношения начались через два дня после смерти старика, когда она в очередной раз меня, значит, зажала в угол всем, чем бог послал. И что вы, я ей никаких порошков не давал! Я старика лечил исключительно вот этими самыми клистирами с касторкой, а более серьёзные лекарства ему доктор назначал, мои руки вообще их не касались.
Вызвали доктора, того самого, который говорил, что алкоголизм — и всё. Доктор ещё интереснее дал показания. Он говорит: ну да, слушайте, течение болезни было такое, довольно странное, то потухнет, то опять разгорится, но я категорически не верю в то, что яд. Хотя старичок ещё был жив — я его лечил, я его, там, пользовал, а Хрисанфов мне говорил: смотрите, эта кошмарная баба мне какие письма пишет, и надо бы нам всё это открыть. Я ему говорю: голубчик, ни в коем случае, вообще не надо лезть в чужие дела — это всё плохо закончится. А он мне говорит: смотрите, я слышал разговор, что вроде как в бане она какой-то порошок там на каменку кидала, перед тем как отец…
То есть если верить доктору, — а доктору не верить нет оснований, это, видимо, совершенно простодушный, абсолютно честный человек, который в полном ужасе от того, что он оказывается в эту историю каким-то боком замешан, — вот он, действительно, видимо, правду говорит. То есть если верить доктору, то Хрисанфов, зная о том, что что-то напоминающее (я аккуратно выражаюсь), что-то напоминающее отравление готовится, всё время себе самому создаёт алиби, а её закапывает, и готовит независимого свидетеля, простодушного честного человека, который подтвердит…
С. БУНТМАН: Можно и так понять, можно и так понять…
А. КУЗНЕЦОВ: Понимаешь, Серёж…
С. БУНТМАН: Можно понять как тревогу. Вот…
А. КУЗНЕЦОВ: Да. Я не забыл про 30 тысяч. Вот теперь моя версия. Дело в том, что Хрисанфов ни при каких обстоятельствах рассчитывать на получение денег покойного купца не мог, конечно. Он женат, она замужем, развестись с мужем она, видимо, не может, потому что если, единственное основание, по которому теоретически можно попробовать — нужно, чтобы кто-то из супругов заявил о том, что он прелюбодей или она прелюбодейка, но если она сама возьмёт на себя вину и скажет — простите меня, святые отцы, я прелюбодейка, в консистории, то это значит, что она больше никогда не сможет выйти замуж, потому что тот, кого признали виновным — на этом же построен казус Анны Карениной, почему придёт Стива уговаривать Каренина, так сказать, точнее, станет свидетелем того, как Каренин говорит о том, что вот его уговаривают взять всё на себя: потому что иначе она не сможет выйти замуж за Вронского. То есть ему не светит. Каким единственным образом ему может светить?
С. БУНТМАН: Шантаж?
А. КУЗНЕЦОВ: Конечно. И почему он так неглупо вёл эту линию, а потом вдруг нажрался и начал на каждом углу об этом орать — вот это, конечно, задача к психологам или к психиатрам: кстати, наша передача всегда была богата на совпадения, знаешь, какой день завтра отмечается?
С. БУНТМАН: Какой?
А. КУЗНЕЦОВ: Международно отмечается, День психического здоровья, вот клянусь.
С. БУНТМАН: Ура! Ура!
А. КУЗНЕЦОВ: За десять минут до передачи случайно на меня эта информация выскочила — вот, думаю, попали…
С. БУНТМАН: Слушай, ну, а вот как он рассчитывал её шантажировать, когда у неё были все его письма?
А. КУЗНЕЦОВ: Возможно, он собирался сначала их попробовать вернуть.
С. БУНТМАН: А, ну да, отдай мне мои письма, тратата.
А. КУЗНЕЦОВ: Сейчас про письма будет. Ты знаешь, дело в том, что, помнишь, конечно, все — все, я думаю, собравшиеся хорошо помнят «Собаку Баскервилей», там ведь тоже в конце Холмс так и не даёт чёткого ответа на вопрос, каким образом Степлтон в случае успеха его предприятия собирался предъявить права на баскервильское хозяйство, да? Он только говорит о том, что, ну, очевидно, у него были какие-то надежды, а как — хотя из самой повести, в общем, совершенно неочевидно, что у него есть такого, что он сможет в английском суде предъявить в качестве права на наследство.
По поводу писем — прокурор, Новиков, если я не ошибаюсь, Василий Васильевич — Новицкий, Василий Васильевич Новицкий, да — значит, он в своей речи приводит некоторые отрывки из его писем, потому что ему важно доказать, он поставил перед собой такую задачу, что травила-то, наверное, она, с этим обвинение соглашается, но вот он её абсолютный злой гений, да, значит, что он обладал совершенно на неё влиянием таким вот, ну смотрите, цитирую: «Сообразно характерам, установились отношения: Румянцева боялась Хрисанфова, в его присутствии испытывала волнение и страх, не могла вынести его холодного, пронзительного взгляда; под одним из писем, побуждаемая Хрисанфовым к отравлению», — к отравлению отца имеется в виду, — «истерзанная угрызениями совести — она подписывается «готовая на всё твоя страдалица Маня». Посмотрите теперь на письма Хрисанфова», — дальше идут цитаты закавыченные: — «"я решил отравить твоего отца», «я люблю и погублю тебя», «принятого решенья никогда не изменю», «на мне кровь двадцати двух преступлений»".
С. БУНТМАН: Вау.
А. КУЗНЕЦОВ: «"Я твой злой гений»; «ты должна устроить всё и жить со мной, ты должна уехать со мной, я тобою не дам пользоваться», «обиды никогда не прощаю»". Ну действительно, Мефистофель какой-то, извините. Ну, адвокат, конечно, по полной программе оттоптался на двух вещах, абсолютно предсказуемых: во-первых, на том, что экспертиза не обнаружила яд, и более того — врачи говорили, что картина-то, в общем-то, характерная для последствий, значит, длительного злоупотребления алкоголем, в том числе непосредственно перед смертью в больших количествах, ну, а второе — он говорит, а с чего вы взяли, что такое распределение ролей? Да, она, конечно, девушка, мягко говоря, недалёкая — в то время, кстати, адвокаты, выгораживая своих клиентов, часто они говорили такие вещи, за которые сегодня из адвокатуры можно вылететь в соответствии с кодексом профессиональной этики.
С. БУНТМАН: Ну да, слишком сложно для такого дурака, да?
А. КУЗНЕЦОВ: Да-да-да-да-да, буквально прямое, да. Помнишь, как Карабчевский в Симферополе: «не ищите этого в жалком, ничтожном Гулгуляне», он говорит о своём подзащитном, армянине, который отомстил за семью, погибшую во время одного из армянских погромов в Турции, да? Жалком, ничтожном Гулгуляне — говорит он о человеке, которого спасает от каторги, и здесь то же самое, но смотрите, вот, вот фельдшер-то, вот он, конечно! Ну, в общем, судьи постановили, что — а три судьи в этом случае плюс четвёртый запасной, но он не голосует, он на случай, если кто-то заболеет во время процесса, значит, три судьи единогласно постановили: ей восемь лет каторги, да, обоих полное лишение прав, гражданская казнь, ей восемь лет каторги, то есть Сибирь, ему пять лет каторги и с последующим поселением.
Поскольку нет присяжных, можно апеллировать — напомню, что по реформе на решение присяжных апеллировать мог только сам суд, только в одном случае: если суд был убеждён, что осуждены невинные, тогда суд мог принести апелляцию.
С. БУНТМАН: Ага.
А. КУЗНЕЦОВ: А вот если этого не было.
С. БУНТМАН: Только осуждены невинные, а не оправданы невиновные, нет?
А. КУЗНЕЦОВ: Только осуждены невинные, да, да, нет-нет-нет, вот здесь суд ничего не мог сделать.
С. БУНТМАН: Это важно.
А. КУЗНЕЦОВ: Да, только — вот если суд был убеждён, хотя бы два против одного, что были осуждены невинные: такое бывало, но очень редко, очень редко, то суд мог принести апелляцию, а иначе всё, только кассация в Сенате, но здесь присяжных не было, поэтому возможна апелляция, и дело отправляется в Петербургскую судебную палату. Петербургская судебная палата привлекает двух врачей, об этом говорил Кони, не называя фамилий — ну, Анатолий Фёдорович не назвал, а мы назовём и даже покажем вам их фотографии, покажите, Андрей, пожалуйста, сдвоенную фотографию — ну, человека слева, может быть, некоторые узнают, это знаменитый Владимир Михайлович Бехтерев.
С. БУНТМАН: Бехтерев, да?
А. КУЗНЕЦОВ: Именно он будет проводить экспертизу, справа — его сотрудник, его помощник по научной части Павел Яковлевич Розенбах. И вот два уважаемых доктора наблюдали её в клинике, и Бехтерев в конечном итоге с Розенбахом дают такое уклончивое заключение: вот смотрите, что пишет по поводу гипноза Бехтерев вообще: «Как известно, в гипнозе легко удаются самые разнородные внушения. Впрочем, вопрос, можем ли мы внушить в гипнозе всё, что мы пожелаем, до сих пор ещё остаётся не вполне выясненным. По некоторым авторам, нет вообще никаких границ для внушения, другие, напротив того, держатся взгляда, что в гипнозе может быть внушаемо только то, что отвечает психической природе человека». Ну и дальше он рассуждает про, как на практике это всё может сработать, то есть, иными… Да, они провели эксперименты, они её загипнотизировали, они зафиксировали, что она не валяет дурака, с помощью измерений пульса, дыхания, всего прочего.
С. БУНТМАН: То есть настоящий гипноз, всё, да, да, да!
А. КУЗНЕЦОВ: Да-да, настоящий гипноз, это всё при большом скоплении квалифицированных наблюдателей происходило, потому что это всё в военно-хирургической клинике… военно-психиатрической! Нет, нет, вру. Это всё в психиатрической больнице, а оба дóктора — докторá, значит, военно-медицинской академии, да, поэтому они оба в форме на фотографии, всё это происходило при студентах, при этих самых, как они называются, при ординаторах, и в результате вдохновленный Петрашевский с этим в палату: вот, смотрите, граждане, он её загипнотизировал, он её волю подавил, поэтому если она и виновата, то minimum minimorum, а он главный злодей — а палата, состоявшая из очень квалифицированных юристов, это, извините меня, столичная судебная палата.
С. БУНТМАН: Ну да.
А. КУЗНЕЦОВ: Это не ерунда какая-нибудь, да? А палата говорит — ну, а и что такого-то, извините меня, вы нам говорите про гипноз во время нескольких сеансов массажа, и то непонятно, гипнозом они там занимались или ещё каким-нибудь видом воздействия, а смотрите, какая переписочка-то, да, они на протяжении нескольких месяцев в подробностях, в красках обсуждают, как, чем травить, а что касается того, что…
С. БУНТМАН: Ну логично.
А. КУЗНЕЦОВ: Да, а что касается того, что яд не обнаружен, что вы думаете, у науки ответов нет? Дофига у науки ответов. И сослались на мнение некоего, обвинение сослалось на мнение некоего психиатра, про которого я ничего не нашёл, некий профессор Риана, вот смотрите: «Известный профессор Риана в своем заключении медицинскому совету», — то есть он давал заключение конкретно по этому делу, да? — «не исключает возможности отравления даже при этих условиях, объясняя отсутствие яда тремя соображениями: первое, что яды при продолжительном ими отравлении могут естественным путём выходить из организма». Помнишь, как в «Графе Монте-Кристо», да, Валентину приучает дедушка?
С. БУНТМАН: Да-да-да.
А. КУЗНЕЦОВ: «Второе — растительные яды вообще трудно распознаваемы в организме» — это, кстати говоря, чистая правда для того времени, читаем «Сто лет криминалистики» Торвальда, — «и, наконец, потому что вскрытие трупа было произведено на 47 день, когда яды путём естественного разложения могли не оставить после себя никаких следов». Ну и хотя зима, всё равно, в общем, тоже это можно себе, наверное, представить: врач говорит, квалифицированный врач. Петрашевский — да, ну, правда, судебная палата сказала: ну, с другой стороны окружной суд как-то не очень обратил внимание на то, что она сама призналась, ещё на следствии, что она давала в том числе и уличающие себя и её подельника показания, поэтому судебная палата своим приговором снизила ей наказание: ему оставила пять лет и ей снизила с восьми до пяти.
Петрашевский поскакал в Сенат, и Сенат сказал: так, палата, вы вообще чем закусывали, если вообще закусывали, вам экспертиза чётко сказала, что мы, врачи, не можем определить, так сказать — действовала она самостоятельно или в результате внушения, доктора не исключают, доктора говорят — она внушаема, то-сё, пятое-десятое, она гипнозу поддаётся, а вы на голубом глазу говорите: она намеренно, умышленно и так далее. Вот по этому пункту мы возвращаем дело обратно в палату на новое рассмотрение другим составом палаты — не в окружной суд, окружной суд вопрос о гипнозе не исследовал, мы возвращаем в палату, ну-ка, пересматривайте.
Палата её своим решением отправила на ещё одну медицинскую экспертизу, уже не к Бехтереву, к другим врачам, в психиатрическую клинику, и вот как пишет Кони вот в этой коротенькой справочке — после того как врачи дали своё заключение, и, судя по всему, это заключение было — внушаема, но вменяема, палата подтвердила, значит, свой приговор: ей пять и ему пять. Больше про это дело ничего не слышно, в девяносто шестом оно закончилось, наверно, отправились они в Сибирь, порознь, конечно, потому что они не венчанные супруги.
С. БУНТМАН: Ну да.
А. КУЗНЕЦОВ: Были бы супруги венчанные, то даже если бы они друг друга пытались бы убить, они бы всё равно в Сибирь отправились бы вместе, а тут, так сказать, их, думаю, что рассовали по разным местам каторги и затем ссылки, ну, в принципе, девяносто шестой год — уже вовсю коптит небо сахалинская каторга.
С. БУНТМАН: Ох!
А. КУЗНЕЦОВ: А напротив — женская каторга, вот там Акатуй — Зерентуй, уже закрыта, так что я вполне допускаю, что в связи с нехваткой женщин на Сахалине, о чём писали и доктор Чехов, и журналист Дорошевич, вполне возможно, что Марья Семёновна отправилась через Татарский пролив пароходиком.
С. БУНТМАН: Ну да.
А. КУЗНЕЦОВ: Если так — то её судьба, ну, совсем, конечно, незавидная.
С. БУНТМАН: Да, эта судьба незавидная.
А. КУЗНЕЦОВ: Читайте «Остров Сахалин» доктора Чехова.
С. БУНТМАН: Чехова, да. Слушай, здесь спрашивают у нас (у нас сегодня, кстати, должен сказать в скобках, замечательный чат просто, изумительный).
А. КУЗНЕЦОВ: Прекрасно.
С. БУНТМАН: Всё по делу, а что мимо дела — тоже очень красиво, очень красивый чат. Ну так вот, спрашивают — а как вот супруга того и супруг её реагировали на это, известно или там ничего?
А. КУЗНЕЦОВ: Судя по всему, поняв, что дело и так, законный ход дела идёт, ну, какие у них были эмоции — про это нигде ничего нет, корреспондент из зала суда — а всё, практически всё, что я цитировал, это подробнейшие отчёты в «Олонецких губернских ведомостях»: добрые люди оцифровали за многие годы эту газету, я получил удовольствие.
С. БУНТМАН: Это хорошо!
А. КУЗНЕЦОВ: Я знал только — я знал только, когда, собственно, дата суда, сто номеров в год выдавали «Олонецкие губернские ведомости», и вот до суда смотришь, я ж заранее начал смотреть на всякий случай, да? Несколько номеров смотрю — ну явно не знают, чем два раза в неделю набивать номер: телеграммы из-за рубежа, значит, телеграммы из каких-то отдалённых губерний России, никакого отношения к Олонецкой губернии, какая-то реклама, какая-то всякая всячина, официальные правительственные какие-то объявления, какие-то длиннющие — хотя очень интересные, но вряд ли широкой публике — какие-то длиннющие статистические отчёты по Олонецкой губернии, какие-то краеведческие эти самые… И тут начинается суд! И газета…
С. БУНТМАН: Уау!
А. КУЗНЕЦОВ: Да! И из восьми полос — две с половиной под судебные отчёты, да, так вот корреспондент нигде ни словом не упомянул супруга обвиняемой, просто его, видимо, возможно, даже не было в зале суда, а что касается бабушки добродетельной, то она выступала, ровно один раз она упоминается, вот — я уже сказал, что прокурор сказал: вы её видели? Что вам непонятно, да? То есть, видимо, ну, произвела впечатление.
С. БУНТМАН: Слушай, а скажи мне, пожалуйста, неизвестно, но олонецкие, вот, олонецкая газета-то не писала, кому бизнес-то достался?
А. КУЗНЕЦОВ: Ну, я думаю, что в этой ситуации вопроса нет: бизнес, конечно, судя по всему, достался мужу, тем более что, понимаешь, пять лет каторги дают ему право с ней развестись в одностороннем порядке, более трёх лет каторги — всё, один из супругов делает заявление, и брак расторгается. Так что я думаю, что он совершенно спокойно с ней развёлся, и если у него хоть капля каких-то деловых способностей хоть какого-то характера всё-таки присутствовала, то он, я думаю, начал вести бизнес самостоятельно.
Волоки — это сухопутные участки между реками (или рекой и озером), по которым лодки и ладьи перетаскивали, подкладывая катки из брёвен. Способ тяжёлый, но при отсутствии соединяющих реки каналов иначе передвигаться было невозможно. В литературе можно встретить красивое сравнение: если на Руси реки были дорогами, то волоки — оживлёнными перекрёстками.
Среди самых известных волоков Руси — Смоленский (между притоком Западной Двины и Днепром), Вышний Волок (между реками Цна и притоком Волги Тверцой), Нижний Волок (на реке Мста в обход Боровичских порогов), Волго-Донской, Волжский (в районе Жигулёвских гор), Волок на Ламе (между верховьями Волги и Москвой-рекой), «Яузское мытище» (между Яузой и Клязьмой). Речных путей, которые обходились бы без сухопутной части, почти не существовало.
Волоки возникали не только там, где надо было попасть из одного водоёма в другой. На порожистых реках тоже приходилось преодолевать камни и мели: или «вручную», когда судно максимально разгружалось, а потом перетаскивалось через порог или в обход, по суше. Сегодня это продолжают делать туристы-байдарочники.
В местах волоков организовывались особые поселения «волочан», которые обеспечивали перенос судов и грузов. Их работа регламентировалась, причём достаточно строго. Образец такого регламента находим в торговом договоре 1229 года — «Смоленской торговой правде». За порядок на волоке отвечал волочский тиун — специальный управляющий, который собирал с судов пошлину — мыто (отсюда, например, название «Мытищи»), а также обеспечивал на волоке защиту и быстрое прохождение. Если к волоку подходило несколько судов, то очерёдность прохода определялась по жребию. Конечно, оговорены были и случаи порчи товара: ответственность ложилась на всех волочан, которые участвовали в перевозке, даже если виновен был один.
На мелких волоках поселений не было, и корабельщики сами заботились о переходе — везли колы, лыжи или катки, по которым тащили судно. На некоторые ладьи сразу крепили деревянные полозья, учитывая, что часть пути её придётся волочь по суше.
Использование на водных путях волоков — давняя традиция, но она тормозила развитие транспорта и торговли, поэтому со временем встал вопрос о том, чтобы заменить волоки каналами. Хотя сделать это было непросто.
Ещё в 1133 году сын Ладожского посадника Иванко Павловиц попытался соединить верховье Волги с рекой Полой, притоком Ловати (протекает по Псковской и Новгородской областям). В память об этом на месте строительства был установлен Стерженский крест. В литературе можно встретить упоминание о том, что при Иване Грозном был прорыт канал между реками Сухона и Шексна (Вологодская область), но некоторые исследователи сомневаются, что он действительно существовал. Попытка соединить Волгу и Дон была предпринята при Петре I: работы по строительству канала начались в 1697 году, руководил ими немецкий инженер Бреккель. Шлюз, который он соорудил, оказался неудачным, пропускал воду, и Бреккель, опасаясь гнева Петра I, бежал. Англичанин Джон Перри, который продолжил проект, не смог его завершить: помешала начавшаяся война со Швецией.
При Петре I были и другие попытки соединить Волгу и Дон, в том числе с привлечением голландских мастеров, но все они рано или поздно приостанавливались. Неудачей поначалу закончилось и строительство Вышневолоцкой гидросистемы между Волгой и Балтикой: голландские мастера не смогли правильно сконструировать шлюзы, и суда разбивались на порогах. Проект дорабатывался уже русским гидротехником-самоучкой Михаилом Ивановичем Сердюковым.
Система волоков со временем исчезла, но оставила удивительно прочный след в нашем языке. Огромное количество географических названий связано с некогда бывшими здесь волоками. Помимо очевидных наименований, таких как Волоколамск или Вышний Волочёк, есть ещё несколько групп «волоковых» топонимов:
• Названия типа Охта, Ухта, Вохма или Оквад (названия рек и озёр). Сочетания -ах, -ак, -ох, -ок и тому подобные пришли из финского обозначения понятия «волок».
• Названия, содержащие корень -саб или -себ, который на языке Коми означает «гора, водораздел». Такие названия, например, носят озеро Сабро, входящее в систему Селигерских озёр, или река Сабровка.
• Парные названия, например, такие как Мезенская Пижма — Печорская Пижма (реки в Коми). Обычно такие названия говорят о наличии в этом месте волока через водораздел двух рек.
• Названия, предостерегающие от ошибок или указывающие направления. Например, такие названия носят реки Обманка (Урал) или Обмен (Кировская область).
Древние волоки порой невозможно проследить по карте — системы каналов изменили водные маршруты, и места, где корабли тянули по суше, затерялись, исчезли, забылись. Но сотни рек, озёр и протоков, городов, сёл и деревень своими названиями напоминают нам, какими оживлёнными когда-то были эти перекрёстки, соединявшие магистрали больших рек.
В 1395 году в семье французского торговца мехами Пьера Кёра родился сын, которого назвали Жаком. В юности он связался с дурной компанией и занялся фальшивомонетничеством, за что угодил под суд. Видимо, в дело пришлось вмешаться Кёру-старшему, и сына богатого торговца отпустили, назначив огромный штраф. Семья Кёров выполнила судебное предписание.
Эта неприятная история благотворно повлияла на Жака. Он остепенился и по примеру отца занялся торговлей. Его главным предприятием стала торговля с Восточным Средиземноморьем. Оттуда Жак привозил шёлк и персидские ковры, которые пользовались в Европе большим спросом. Благодаря деловой хватке Кёр стал одним из богатейших людей Франции.
В 1436 году Жака вызвал король Карл VII. Корона очень нуждалась в деньгах из-за Столетней войны. Просто повысить налоги в разорённой стране было невозможно, поэтому его величество решил обратиться к специалисту, каковым счёл богатейшего французского торговца. В результате этой встречи бывший фальшивомонетчик получил должности Хранителя монетного двора и Смотрителя королевских расходов. Жак активно взялся за дело. Он одновременно вводил льготы для появлявшихся в стране мануфактур и с ведома короля портил монету, снижая количество драгоценных металлов в ливрах и экю. В казну потекли деньги, и в 1441 году королевским указом Жак Кёр и весь его род были возведены в дворянство, получили герб и девиз «Для отважного сердца нет невозможного».
Помимо финансовых дел Кёр давал королю самые разнообразные советы. Именно по его рекомендации Карл завёл первую в мире профессиональную армию, создав роты наёмников, подчинявшихся лично королю. Жак успевал заниматься и дипломатией. Именно его агенты договорились о мире между Египтом и рыцарями Родоса. В особо важных случаях Жак выезжал на переговоры сам. В 1448 году он представлял короля Франции при дворе папы Николая V и так очаровал понтифика, что тот выдал Кёру лицензию на торговлю с нехристианами. Не то чтобы Жаку мешало отсутствие этого документа, но получение его из рук главы католической церкви было выдающимся знаком отличия.
Занимаясь государственными делами, Кёр не забывал и о семейном бизнесе. Его близость к королю делала Жака недосягаемым для конкурентов. Торговая компания Кёров занималась уже не только шелками и коврами, а всем, до чего только могла дотянуться: ювелирными украшениями, оружием, продовольствием… Жак скупал рудники и фермы, строил мануфактуры и активно давал деньги в рост.
Пользуясь своим влиянием, Жак старался пристроить своих родственников как можно лучше. Брат стал епископом Люсона, старший сын — архиепископом Буржа, сестру Кёр выдал замуж за королевского секретаря. Прочие родственники тоже не остались без хлебных мест. Казалось бы, можно спокойно наслаждаться результатами своих трудов, но…
Оборотной стороной богатства и мощи Кёра стало огромное количество его врагов. Влиятельные торговцы разорялись из-за его махинаций. Дворяне завидовали богатству Жака и считали его выскочкой. Почти все придворные были у него в должниках, что друзей ему тоже не добавляло. Казалось, что все только и ждут шанса избавиться от главного олигарха Франции.
В феврале 1450 года внезапно умерла королевская фаворитка. Карл был безутешен и подозревал отравление. Через год двое придворных заявили, что за убийством стоит Кёр. Оба кляузника были должны Жаку крупные суммы, но это никого не смутило. Никаких доказательств представлено не было, но их и не искали. 31 июля 1451 года Карл VII приказал арестовать Жака Кёра, обвинявшегося в убийстве, а также в продаже французского золота иноверцам-мусульманам, порче монеты, вымогательстве, торговле людьми и ещё во множестве ужасов.
Кёр защищался как мог, но судья тоже был его должником, а обвинительного приговора требовали с самого верха. 5 июня 1453 года был официально оглашён вердикт — виновен. Приговорили бывшего смотрителя королевских расходов к колоссальному штрафу, конфискации имущества, публичному покаянию и заключению в тюрьме до тех пор, пока последняя монетка не будет выплачена. С учётом размера штрафа и конфискации имущества — сидеть Жаку предстояло до смерти… Если денежный вопрос будет всё-таки закрыт, то Кёр должен будет покинуть пределы Франции.
Жак просидел в тюрьме меньше двух лет. Пока король делил владения бывшего Хранителя монетного двора между придворными, Кёр сумел сбежать. Он добрался до порта Тараскона, отплыл в Италию, и вскоре папа Николай V радушно принял в Риме старого друга. Смерть понтифика не поколебала позиций Кёра. Новый папа Каликст III предложил Жаку возглавить экспедицию на Родос, где намечалась стычка с турками. Для этой миссии посланнику Ватикана придавались в подчинение 16 галер с солдатами. Выполнить поручение бывший олигарх не успел — в дороге он заболел и умер 25 ноября 1456 года.
Когда до Карла VII дошла новость о смерти Жака, он прекратил преследование членов семьи Кёра как вероятных организаторов побега. Его преемник Людовик XI через несколько лет даже любезно разрешил сыновьям покойного забрать себе то, что осталось от раздербаненного имущества их отца.
Жака Кёра многократно вспоминали как человека, поднявшего французскую экономику. Во времена Наполеона III его называли «предшественником» экономической политики императора.
Римский император Домициан (годы правления: 81−96) чем-то похож на другого правителя, жившего много позднее и совсем в другой стране. Имеется в виду невезучий российский самодержец Павел I (1796−1801). Как и Павел, император Домициан был полон благородных замыслов. Но неумение разумно воплощать свои замыслы в жизнь привело к тому, что и Домициан, и Павел I погибли от рук заговорщиков.
Домициан родился в 51 году н. э. в семье военачальника незнатного происхождения по имени Веспасиан. Семья жила бедно. Позднее злые языки будут пересказывать байки, будто в юности Домициан торговал собой ради денег.
Все эти истории носят явно клеветнический характер. Но то, что будущий император уже смолоду был большим циником и развратником, несомненно. По свидетельствам современников, Домициан «у многих отбивал жён, а на Домиции Лепиде даже женился, хоть она и была уже замужем» (мужа принудили дать развод).
Но, разумеется, похищать чужих жён Домициан смог уже тогда, когда он перестал быть просто «сыном офицера» и превратился в сына императора. В 68−69 годах (Домициану тогда едва исполнилось 17 лет) Римскую империю постиг жесточайший внутренний кризис. Ненавидимый всеми император Нерон (54−68 годы н. э.) был низвергнут и убит. А разбросанные по разным уголкам империи римские легионы выдвинули в качестве «кандидатов на трон» своих вождей.
Одним из таких солдатских вожаков стал и отец нашего героя — полководец Веспасиан. В конце концов воинские таланты и крестьянская смекалка Веспасиана (его дед был крестьянином) победили — он стал правителем Рима.
Итак, отец Домициана провозглашён императором. А сам Домициан стал… да никем, в общем-то, он и не стал. Ибо у него был старший брат Тит — наследник престола, надежда и опора стареющего Веспасиана. Тит фактически был соправителем отца: он почти ежегодно «избирался» консулом, и отец предоставил ему (небывалое доверие!) командование преторианской гвардией.
Тит победоносно завершил Иудейскую войну, начатую ещё его отцом (в те времена, когда Веспасиан был «всего лишь» одним из генералов Нерона). В 70 году Иерусалим после упорной осады был взят и подвергнут чудовищному разгрому.
В следующем году Тит — с добычей и пленными — триумфально вошёл в Рим, где был восторженно принят растроганным отцом. Веспасиан открыто любовался старшим сыном («Весь в меня! Будет кому империю оставить!»).
А что в эти годы делал Домициан? Он занимал лишь ряд декоративных должностей, в основном религиозного характера (авгур, понтифик, магистр арвальских братьев и тому подобные). К управлению империей его упорно и сознательно не привлекали. Какая похожая аналогия с нашим Павлом I, которого собственная мать (Екатерина II) и на пушечный выстрел не подпускала к реальным рычагам власти! Это явно унизительное отношение исковеркало изначально, в общем-то, незлобливый характер и Павла, и Домициана.
Домициан прекрасно понимал, что заслуживает большего и терзался родительским пренебрежением. Достоверно известно, что Павел I не любил свою мать. Любил ли своего отца Домициан — этого источники не сообщают. Но он точно не любил своего старшего брата Тита.
Когда после внезапной кончины императора Тита (в 79 году умер Веспасиан, а уже в 81 году наследовавший ему Тит) по Риму поползли слухи, что Тита отравил его собственный брат, это многим показалось правдоподобным. В реальности Тит умер от лихорадки, но сам факт появления подобных слухов говорит о многом.
Итак, в 81 году н. э. Домициан становится императором. И над Римом повеяло совсем иным, грозовым духом. Его отец и старший брат правили в тесном союзе с родовой римской аристократией, виднейшие представители которой заседали в сенате. Но побочные последствия этого альянса были удручающими.
В империи стало привычным делом снисходительное отношение к взяточничеству и казнокрадству (чтобы не «обидеть» сенаторов, из числа которых и выходили главные мздоимцы). Процветал непотизм: карьеры делались на основе родственных отношений. Пример тому подавали сами императоры, наводнившие сенат и прочие высшие учреждения своими родичами (из семейства Флавиев).
Неудивительно, что верхи римского общества были очень довольны такими благодушными императорами. Например, Тит под пером римских историков (тоже выходцев из аристократических кругов) вообще превратился в какого-то идеального государя: гуманнейшего и образованнейшего правителя, «утеху человеческого рода» (и это говорилось о человеке, который хладнокровно истребил десятки тысяч евреев и разрушил Иерусалим!).
Но вот на месте «благословенного» Тита появляется новый император — грозный Домициан. Новый правитель ясно видел язвы римского общества. И, как Павел I после развратной Екатерины II (или, если угодно, как Юрий Андропов после маразматичного Леонида Брежнева), ставит своей первой задачей «навести порядок» и «закрутить гайки» в разболтавшемся правительственном аппарате.
Новый император лично принимает участие во всех областях управления государством. Издаются приказы, регламентирующие мельчайшие детали повседневной жизни. Начинается широкая антикоррупционная кампания. Вот что пишет об этом периоде римский историк Светоний: «Суд он правил усердно и прилежно… Пристрастные приговоры он отменял; судей, уличённых в подкупе, увольнял. Столичных магистратов и провинциальных наместников он держал в узде так крепко, что никогда они не были честнее и справедливее…».
Наводится порядок в финансовой сфере. Налоги снова собираются с неукоснительной строгостью, причём не только с бедных слоёв (с них налоги всегда собирались неумолимо), но и с богачей. Возрастает ценность римской валюты — при Домициане римский динарий котируется выше, чем при его предшественниках.
Казалось бы, с учётом всего вышесказанного место Домициана — в числе выдающихся государственных деятелей. А он оказался в разряде тиранов. Как же так вышло?
Когда Веспасиан не подпускал младшего сына к управлению страной, он знал, что делал. Старый циник (автор знаменитого афоризма «Деньги не пахнут!») понимал, что с таким характером, как у Домициана, сохранить мир внутри правящей элиты Рима будет трудно. Ещё первый император Октавиан Август заключил своего рода негласный договор с римским аристократическим олигархатом. По этому соглашению высшая знать (сенат) признаёт власть императора, взамен император не мешает сенаторам обогащаться сомнительными способами.
Римские цезари I века н. э. вовсе не были абсолютными монархами. Их власть была своеобразным симбиозом авторитарных и республиканских традиций. Те правители, которые пытались нарушить этот пакт (то есть стать самодержавными властителями в полном смысле слова), как правило, стали жертвами заговоров. Так было с Калигулой, Нероном. То же произошло и с Домицианом.
Новый император терпеть не мог нобилей с богатыми родословными и не скрывал этого. Домициан практически не советовался с сенатом, а в дальнейшем вообще отобрал у сенаторов право принятия каких-либо серьёзных решений. Кадровой опорой нового цезаря стали неродовитые выходцы из армейской среды. Они при Домициане оказались тем же, чем были опричники при Иване Грозном, — «оком» и «дланью» государевой.
Наивно было бы думать, что могущественные аристократы без боя сдадут свои позиции. В ответ на возможные заговоры, а скорее предвосхищая их, Домициан делает ставку на террор, запугивание. Начинаются казни, вскоре принявшие непредсказуемый характер.
Неуравновешенный, мнительный характер Домициана сделал службу при дворе крайне опасной. Никто утром не знал, где он окажется вечером: вознесётся ли ещё выше или отправится в ссылку, а может, и вовсе на плаху. Эта пугающая неопределённость и погубила Домициана.
Страх за свою жизнь закономерно привёл приближённых императора к мысли о необходимости его физического устранения. Причём заговор составили не военные, как это бывало чаще всего, а люди из числа придворных. 18 сентября 96 года «эффективный менеджер» и одновременно «кровожадный тиран» был убит ударом кинжала в собственном дворце. «Негласный пакт» цезарей и олигархов вновь одержал победу.
Домициан стал первым императором, который оказался подвергнут сенаторами проклятию памяти. Было приказано переплавить все монеты с его изображением, а статуи разрушить. Но вместе с тем император пользовался большой популярностью среди легионеров. За время правления он на треть повысил им жалованье. Солдаты стали угрожать мятежом, если убийцы Домициана не будут наказаны. В итоге осенью 97 года заговорщиков схватили и казнили.
Будущий адмирал родился 29 сентября 1758 года и был четвёртым из семи детей. Его мать Катерина Нельсон скончалась, когда мальчику было 9 лет. Через три года с помощью дяди-военного юный Нельсон поступил на флот. Дядя хотел, чтобы его протеже был знаком со всеми видами морского ремесла, поэтому юный моряк успел сплавать в Вест-Индию, послужить на речном флоте на Темзе, побывать в арктической экспедиции, где повстречался с белыми медведями, и сплавать в Индию, где заболел малярией и был отправлен домой лечиться.
Поправив здоровье и сдав все экзамены, 18-летний Горацио 5 апреля 1777 года стал лейтенантом королевского флота. Молодому офицеру не удалось проявить себя в войне со взбунтовавшимися британскими колониями в Америке, но тем не менее за два года Нельсон дослужился до капитана. Единственный боевой эпизод в его пока ещё недолгой карьере — атака на испанский форт в Никарагуа — закончился печально: капитан подхватил какую-то тропическую заразу и провёл почти год на больничной койке.
Блестящая карьера дала сбой из-за дружбы молодого капитана с сыном короля Георга III принцем Вильгельмом Генри, который служил под началом Нельсона. Однажды принц, нарушив субординацию, вступил в спор с кем-то из флотского начальства, а Горацио имел неосторожность встать на сторону друга. Это вызвало недовольство короля, который не хотел, чтобы его сын пользовался какими-то привилегиями. В результате Нельсона хоть и не уволили со службы, но в 1788 году списали на берег и пять лет не давали под его командование ни одного корабля. Опорой в этих невзгодах служила моряку молодая супруга. На Френсис Нисбет Горацио женился в 1787 году.
Опала кончилась в 1793-м — Нельсон получил под своё командование 64-пушечный линкор «Агамемнон». В ходе начавшейся войны с революционной Францией Горацио было поручено захватить Корсику. С этой задачей он справился, но во время осады города Кальви был ранен в голову и почти полностью потерял зрение на правый глаз. Несмотря на это, Нельсон не покинул капитанский мостик. Он провёл ещё несколько успешных операций в Средиземном море.
Главным успехом его карьеры на этом этапе стала битва у мыса Сент-Винсент в феврале 1797 года. Нельсон лично возглавил две абордажных атаки и захватил два вражеских корабля. Флот Испании, выступавшей на стороне французов, был заблокирован в порту Кадиса. За это сражение король удостоил Нельсона звания контр-адмирала и посвятил его в рыцари ордена Бани.
Флотоводцу было поручено захватить испанский остров Тенерифе. Нельсон, поверив докладам разведки, что испанцев там мало, приказал штурмовать порт, и это едва не стоило ему жизни. Противник оказал серьёзное сопротивление и встретил британцев шквалом огня. Горацио был ранен в правую руку, её пришлось ампутировать.
Когда Нельсон вернулся в Британию, готовый к наказанию за провал, его встретили как героя. Сторонившийся почестей адмирал занялся лечением. Поначалу ему было очень тяжело, и даже засыпать приходилось при помощи опиума, чтобы не чувствовать боли. Постепенно Горацио привык, что у него теперь только одна рука. Он называл культю своим плавником и часто шутил над своей инвалидностью. Например, когда он получил предложение назвать один из лондонских пабов «Руки Нельсона», то отказался: «Это абсурд. Ведь у меня всего одна рука».
В мае 1798 года Нельсон отправился к берегам Египта. Незадолго до этого французский флот без боя занял Мальту и доставил армию генерала Наполеона Бонапарта в дельту Нила. Английский адмирал должен был уничтожить французский флот. Сражение произошло у бухты Абукир 1 августа. Англичане с помощью скоростных манёвров разрезали строй противника и потопили 11 из 13 французских линкоров. Во время сражения шрапнель зацепила голову адмирала. Почувствовав, что его единственный глаз заливает кровь, Нельсон решил, что умирает. К счастью, рана оказалась неглубокой. Уже через час адмирал писал официальный рапорт о победе.
Для поправки после ранения Нельсон был отправлен в Неаполь, где оказался под опекой леди Эммы Гамильтон, с которой у адмирала завязался бурный роман. По возвращении в Лондон ему пришлось выбирать, с кем остаться: с женой или любовницей. Леди Нельсон такая дилемма не понравилась. Она закатила скандал и нагнала на адмирала куда больше страха, чем испанцы или французы. Горацио сбежал из дома и несколько часов блуждал по улицам Лондона, ожидая, когда гнев супруги утихнет. Вернувшись, он сообщил, что навсегда уходит к леди Гамильтон, которая ждала ребёнка. Официального развода супруга не дала. Леди Нельсон до конца жизни адмирала получала половину его немалого жалования.
От любовных дел Нельсона оторвал воинский долг. Получив звание вице-адмирала, он отплыл на Балтику. Датчане отказывались выступать на стороне антинаполеоновской коалиции и готовились к войне. 2 апреля 1801 года британский флот атаковал Копенгаген. Битва была долгой и тяжёлой. Датчане сопротивлялись намного упорнее, чем рассчитывал Нельсон. Тогда их столицу подвергли мощной бомбардировке. Мирные переговоры начались лишь после получения известия о смерти русского императора Павла I, который являлся душой и спонсором антибританского союза. Политический расклад в Европе резко поменялся, датчане подписали мир на выгодных для Англии условиях. За эту победу Нельсона назначили командующим британским флотом на Балтийском море.
Вернувшись в Лондон, Нельсон застал родину в панике. Все боялись скорого вторжения французов. Страхи улеглись лишь после газетных сообщений, что оборона Ла-Манша поручена прославленному герою Абукира и Копенгагена. Это назначение стало сдерживающим фактором и для Наполеона, который так и не решился начать полномасштабное вторжение.
В августе 1805 года Нельсона вновь отправили в Средиземное море. Там он провёл несколько успешных сражений, а затем стал гоняться за эскадрой французского адмирала Вильнёва. От этого занятия адмирала отвлекло лишь празднование своего 47-летия. 29 сентября он отметил день рождения в компании подчинённых. В ответ на их поздравления именинник произнёс речь о том, как важна в бою личная инициатива каждого капитана: «Сигналы с флагманского корабля могут быть не видны или не понятны, поэтому полагаться надо лишь на себя». По словам самого Нельсона, именно так действовал его флот и при мысе Сент-Винсент и при Абукире. Слова командира были встречены овацией.
21 октября 1805 года англичане догнали соединённый франко-испанский флот у мыса Трафальгар. Сражение шло в соответствии с планом Нельсона: разделённый на две части британский флот взял корабли противника в клещи и начал их громить. Однако выстрел французского флотского снайпера сразил британского флотоводца. Пуля пробила лёгкое и застряла в мышцах спины. Стало ясно, что ранение смертельное. Нельсон сумел прожить достаточно долго, чтобы узнать о том, что его флот одержал славную победу. Восемнадцать французских и испанских кораблей были захвачены.
Тело покойного адмирала моряки поместили в бочку с ромом и на самом быстром корабле отправили домой. Радостная новость о победе под Трафальгаром достигла Лондона одновременно с печальной вестью о смерти героя. Разгром французского флота отмечали со слезами на глазах. 9 января 1806 года великого флотоводца с почестями похоронили в соборе святого Павла в Лондоне.
История государства, которое два века доминировало в регионе слияния Камы и Волги, окружена множеством легенд. Как возникла и куда исчезла страна, чьи города поражали путешественников размером и богатством? Что стало с наследием державы, которая оказалась крупнейшей мастерской восточной части Европы? Кто научил местных оружейников, ювелиров и ткачей секретам филигранного производства?
Отсчёт независимости Волжской Булгарии принято вести с начала X века. До этого тюрки-булгары, переселившиеся в регион Волго-Камья, находились в даннической зависимости от Хазарского каганата.
Но в 922 году предводитель булгарских племён князь Алмуш решил покончить с унизительным положением. Для этого ему требовался сильный союзник. Вскоре из Багдада прибыло посольство, заключившее с князем военный союз. А в Булгарии (на тот момент языческой) официальной религией стал ислам.
Сам Алмуш возложил на себя титул эмира и выбрал новое имя — Джафар ибн Абдаллах. Так была основана первая мусульманская династия независимой Булгарии — Джафариды. Все попытки хазар силой вернуть власть над булгарами разбились о стойкое сопротивление эмира и его подданных.
Очень быстро молодое государство заставило с собой считаться как ближних, так и дальних соседей. Сильное войско, высочайший уровень мастерства булгарских оружейников и мощная экономика сделали Булгарию важным игроком на геополитической «шахматной доске» домонгольской Евразии.
Торговля была краеугольным камнем булгарского экономического могущества. Важную роль здесь сыграли, конечно же, очень удобные логистические позиции на Средней Волге. Булгарское государство, казалось, самой природой было предназначено для ведения транзитной торговли между Западом и Востоком.
В итоге в эпоху своего расцвета (X-XIII века) Волжская Булгария была одной из богатейших держав Евразии. Тысячи торговцев приезжали со всех концов континента на бурлящие рынки главных булгарских городов.
Но неверно думать, что Булгария жила только за счёт перепродажи чужих товаров. Она не только продавала, но и производила.
Булгария в огромном количестве вывозила меха (бобра и куницы), рогатый скот, рыбу, чёрную икру, зерно, мёд и воск. А булгарские орехи занимали господствующее положение на внешних рынках. Не зря орехи в арабском мире называли «джузи» (вероятно, от названия племенного союза гузов, признавших вассальную зависимость от булгарского государства).
Но не только сырьё и прочие «дары природы» поставляла на мировые рынки Волжская Булгария. Имелись в её экспортной линейке и товары, как сейчас говорят, «с высокой добавленной стоимостью».
По всей Евразии славились кольчуги и стрелы булгарских оружейников, а у всякого представителя высшей арабской знати должен был иметься «сюзь» — лучший в мире булгарский охотничий сокол. Продажа специально выученных охотничьих соколов составляла немалую долю в экспортной выручке булгарского государства. Сейчас это звучит, конечно, несколько необычно, но надо учитывать реалии средневекового общества, когда охота, в том числе и соколиная, была неотъемлемой частью повседневной жизни каждого уважающего себя знатного мужчины. Поэтому спрос на охотничьих соколов был огромный, а стоили они дорого.
Отдельно стоит упомянуть два вида товаров, которые превратились в своего рода «международно-узнаваемые бренды» Булгарии. Во-первых, это меховые шапки из соболя или куницы. А во-вторых, несравненные сапоги из юфти (специально обработанной кожи). Такие сапоги на Востоке даже прозвали «булгари» (то есть «булгарские»).
Развитая экономика ведёт к быстрому росту городов. Не стала исключением и Волжская Булгария. Сейчас археологи насчитывают порядка 170 булгарских городов (это те, чьи следы удалось обнаружить). Крупнейшими из них были Булгар, Биляр и Сувар.
До середины XII века столицей государства был Булгар (ныне город Болгар в Татарстане), позднее эта роль перешла к Биляру. В начале XIII века, накануне монгольского нашествия, Биляр достиг размеров, потрясающих воображение. Русские летописцы называли его «Великим городом». По площади (500 га) и численности населения (до 50 тыс. человек) Биляр мог соперничать с крупнейшими городами средневекового мира — Парижем, Краковом, Новгородом, Дамаском, Самаркандом.
Город окружали три ряда укреплений, общей протяжённостью более 10 км. Здесь, в Биляре, находилась резиденция эмира и располагалась центральная соборная мечеть («джами»). Кстати, одна из древнейших в Восточной Европе! Биляр был многонациональным городом — открытым для всех, кто приходил с добрыми намерениями (лучше всего, конечно же, если «по торговой надобности»).
В Биляре имели свои представительства русские, хорезмские и армянские купцы, жили наёмные воины из Скандинавии, трудились выходцы из финно-угорских народов Поволжья.
Вместе с принятием ислама в Булгарию пришла и арабская письменность. Стоит отметить, что в местном обществе знание ценилось весьма высоко. Средневековые арабские путешественники отмечали, что булгары «презирали невежество и ограниченность познаний». Сами булгары, по мнению тех же арабов, отличались «осведомлённостью и ясностью ума».
Уже в X веке в Булгарии в городах существовали своего рода «начальные школы». О грамотности не только правящей верхушки, но и простых ремесленников свидетельствуют надписи, сделанные мастерами на своих изделиях. Текущую переписку вели на досках, покрытых воском, и на бересте. Но для важных документов предпочитали использовать бумагу.
К сожалению, нашествие монголов уничтожило почти все письменные памятники Булгарии. Но в арабских хрониках сохранились упоминания о булгарских учёных, медиках, историках. А какой-то звездочёт задолго до Улугбека (знаменитого среднеазиатского правителя-астронома XV века) уже вёл астрономические наблюдения в 700 км к северу от Булгара.
Знание арабского и персидского языков было нормой для культурного человека. Немало булгар знало и русский язык. Это было необходимо для ведения торговых операций с русскими княжествами.
Если поначалу булгары стремились завершить своё образование в каком-нибудь из «учёных городов» Востока (Багдаде, Бухаре, Самарканде, Герате), то затем одним из авторитетных научных центров Азии стал Биляр.
В билярское медресе (высшее учебное заведение в мусульманских странах) стремились попасть выходцы со всего мусульманского Востока. Те из арабов, кто учился в Булгарии, получали в своих странах прозвище «ал-Булгари» («булгарский»). А сами булгарские учёные высоко ценились в мусульманских странах в качестве учителей и наставников.
Так, учёный-булгарец Ходжи Ахмед был наставником знаменитого эмира Махмуда Газневи (971−1030). Этот великий завоеватель, совершивший 17 походов в Индию и создавший центрально-азиатскую империю от Каспия до Инда и от Персидского залива до Аральского моря, всю жизнь с уважением вспоминал своего учителя — «шейха Хасана ал-Булгари».
Медицина в Булгарии находилась на вполне развитом для того времени уровне. Булгарским лекарям были хорошо известны полезные свойства трав и минералов. Кроме того, они ценили укрепляющие здоровье пар и берёзовый веник (по легенде, именно таким способом была вылечена булгарская царевна Туйбике).
Для борьбы с простудой широко использовался мёд. Булгарские врачи одними из первых при диагностике заболеваний стали прощупывать пульс больного. Они научились даже удалять камни в почках и мочевом пузыре. Во врачебной практике использовались (уже тогда, в X-XI веках) ланцеты, пинцеты и даже тюбики для лекарственных мазей. Эти древнейшие тюбики изготавливались из тонких листиков серебра и покрывались разнообразным тиснёным орнаментом, по которому один тюбик можно было отличить от другого (чтобы не перепутать снадобья при лечении).
Булгарские медики умели создавать как смертоносные яды (ими смазывались наконечники стрел), так и чудодейственные лекарства. В Афганистане, Иране, Индии с давних пор во врачебной практике использовалась мазь «чарме-и булгхар» («булгарская кожа») для лечения кожных болезней.
Удивительный факт, но за всё время своего существования Булгария не знала длительных междоусобиц. Булгарам удалось сохранить единое государство и не распасться на удельные княжества — как, например, произошло на Руси в XI-XIII веках.
Кто знает, как бы повернулась история Восточной Европы, если бы первое мусульманское государство на Волге продолжило своё существование. Но увы, монгольское вторжение сделало этот вариант невозможным.
В 1236 году на Булгарию нахлынула Орда под руководством знаменитого Субэдэя — монгольского полководца № 1, одного из легендарных «четырёх псов Чингисхана».
Субэдэй не просто завоевал Булгарию, но стёр с лица земли её великолепные города. Монгольские кочевники рассматривали города не как центр культуры, а как объект обороны, который могут использовать враги, а значит, его лучше просто ликвидировать.
Страшную ненависть монголов и лично Субэдэя к булгарам многие объясняют сокрушительным поражением, которое непобедимые тумены Чингисхана потерпели на берегах Волги в 1223 году. Злопамятные монгольские полководцы не забыли и не простили своего позора. Они были одержимы жаждой мести. И через 13 лет Булгария испытала на себе всю мощь кочевых орд, отправившихся в Великий западный поход.
Самым печальным для Булгарии оказалась не сама разрушительная сила монгольских орд (их страшный удар испытали на себе русские княжества, Китай, Хорезм), а желание Батыя сделать в этих землях центр своих владений. Его ставка оставалась в Волго-Камье долгие годы. Кочевникам не нужны ни города, ни пашни. Им достаточно стойбищ и пастбищ. Тысячи мастеров и ремесленников из Булгарии были угнаны в Монголию.
Превращённая в пепелище Булгария так и не возродилась. Её земли вошли в состав Золотой Орды, чтобы потом (много позднее, в 1438 году) стать основой для нового государственного образования — Казанского ханства. Но это уже совсем другая история.
Автор — кандидат исторических наук
История судопроизводства знает немало самооговоров, в том числе и совершенно добровольных. Но даже на этом фоне история старого латыша выглядит совершенно удивительной. В ней, отбросив своё предубеждение к вервольфам, пытаются разобраться Сергей Бунтман и Алексей Кузнецов.
А. КУЗНЕЦОВ: Несколько месяцев назад я писал статью для очередного номера «Дилетанта» о старом деле, которое мы когда-то рассматривали: дело совершенно невесёлое, о французском подростке Жане Гренье, который вообразил, что он оборотень, и вот вся история этого абсолютно психически больного мальчика, прожившего очень недолгую жизнь — она, в общем-то, грустная, и смеяться там особенно не над чем. Но когда я подбирал материал, и я его освежил, когда уже перерабатывал передачу в статью — там была цитата из шведского епископа, последнего католического архиепископа Швеции, Олауса — или Олафа Магнуса, более того, он даже архиепископом на территории Швеции побыть не смог: там уже вовсю разворачивалась Реформация, и он вынужден был из-за границы руководить остатками шведских католиков. Поэтому у него, что называется, было время, и, будучи человеком явно совершенно склонным к умственной деятельности, он писал такие, фундаментальные труды, в частности, «Историю северных народов», это самое знаменитое на сегодняшний момент его произведение.
И вот там, описывая, какое бедствие для крестьян на территории Прибалтики составляют волки, обычные волки, он после, так сказать, того, как воздал меру негодования вот этим, обычным волкам, вот что он пишет: «В пятнадцатой главе говорилось о множестве разного рода волков, а потому я подумал, что при окончании книги о диких животных следовало бы рассказать и о людях, перекидывающихся в волков, хотя Плиний объявляет все подобные рассказы пустыми легковерными выдумками из области сказок», — тут я улыбнулся первый раз, вспомнив Козьму Пруткова: «Не нам, господа, подражать Плинию, / Наше дело — выравнивать линию».
Продолжим из Олауса: «Однако в странах, простирающихся на север, такое встречается во множестве даже в наши дни», — он пишет в середине XVI века. — «Обитатели Пруссии, Ливонии и Литвы круглый год терпят большой урон от волков, пожирающих домашних животных, особенно оказавшихся в лесу даже невдалеке от стада. Однако они считают, что ещё больший урон наносят люди-оборотни. В ночь перед Рождеством Христовым перекидывающиеся в волков люди собираются большими стаями в условленном месте и с невиданной свирепостью накидываются как на людей, так и на другие нехищные существа, а потому…»
С. БУНТМАН: Это человек-то не хищное существо? Ну ладно. Да.
А. КУЗНЕЦОВ: Да, он же католический, так сказать, архиепископ.
С. БУНТМАН: Ну, а что — католический?
А. КУЗНЕЦОВ: «А потому жители, обитающие невдалеке от таких мест, терпят гораздо больший урон, чем от настоящих волков. Хорошо известно, что волколаки нападают на жилища лесных обитателей с невероятной жестокостью, стараясь выломать двери в постройках с тем, чтобы пожрать как людей, так и все живые существа, находящиеся внутри. Они вламываются в погреба и подвалы, где хранятся бочонки с пивом и медовыми напитками, и опустошают их, после чего сваливают пустые сосуды в кучу посреди подвала, водружая их друг на друга, чем в своём поведении они и отличаются от обычных волков», — ну да, обычные-то волки, они посуду забирают и сдают, а эти вот — они в кучу складывают.
С. БУНТМАН: Конечно, да-да-да.
А. КУЗНЕЦОВ: «На границе Литвы, Самогитии и Куронии есть стена, стоящая на развалинах старинного замка, где в наши дни собираются тысячи таких существ и состязаются в ловкости, перепрыгивая через эту стену. Тот же, кто не сумеет достаточно ловко сделать прыжок и падает, подвергается избиению вожаками стаи». В другом переводе этого же самого произведения уточняется, почему они не могут запрыгнуть на стену: запрыгнуть не могут те из них, кто слишком разжирели — вот, видимо, на мёде, пиве и прочем…
С. БУНТМАН: Кое-кто — кое-кто слишком много ест.
А. КУЗНЕЦОВ: Много ест, да-да-да, совершенно верно. Вот этих убивают, ежели они не допрыгнут. И вспомнив эту цитату, которая в своё время мне запала, что называется, в душу, я решил покопаться — а не преувеличивает ли архиепископ, действительно ли вот там, на границе Курляндии, Латгалии, да, на территории нынешней Латвийской республики, действительно ли там было такое засилие оборотней. И довольно неглубокий поиск вынес меня на совершенно фантастическое дело — у нас такого давно не было. Сегодня разговор практически исключительно о судебном процессе — дайте, пожалуйста, Андрей, нам первую карту.
Мы должны определиться с тем, что такое Шведская Ливония — вот она, светло-жёлтым цветом в центре карты: это территория нынешней Латвии и кусочек нынешней Эстонии. Всё это великолепие в середине двадцатых годов XVII века в результате очередной шведско-польской войны отошло шведам, что было подтверждено сначала договором по окончании войны, потом ещё раз подтверждено договором уже в 1660 году.
Всё равно местное дворянство было преимущественно немецким, как ещё со времён Ордена, ещё с XIII века повелось, но при этом шведы, что называется, наезжали — различные эмиссары из исторической Швеции, в частности вот судьи, например, сегодня нам встретятся — ну, а местное население по-прежнему оставалось теми, кого мы сегодня называем латышами. Последние язычники Европы — собственно говоря, в начале XIII века то, что было затеяно орденом меченосцев — это и называлось крестовым походом для искоренения язычников.
С. БУНТМАН: Товарищи, давайте не будет обижать Литовскую республику: жемайты последние язычники Европы.
А. КУЗНЕЦОВ: Ну, одни из последних, да, вот — пруссы, жемайты, курши…
С. БУНТМАН: Это ещё в XIV веке они были язычники.
А. КУЗНЕЦОВ: Как мы сегодня увидим, в конце XVII века всё равно местное население по большому счёту сохраняло именно языческие представления, об этом, собственно, весь процесс. И вот 1691 год. Некоторые разночтения в датах: в документе (а сохранился протокол этого процесса, и сегодня я его буду обильно цитировать) указан конец апреля, но в другом месте указан октябрь, и на самом деле содержание допросов указывает на то, что дело происходило осенью, потому что речь будет не раз возвращаться к урожаю этого года — ну, а какой же урожай этого года в апреле месяце?
С. БУНТМАН: А это вот — ну какой же урожай, это же, это же вам не какие-нибудь ведь…
А. КУЗНЕЦОВ: Да, это вам не Греция, безусловно.
С. БУНТМАН: Да.
А. КУЗНЕЦОВ: Вот, поэтому, конечно, это осень. Дельце, которое разбирал окружной суд, было на самом деле совершенно плёвое и обычное: всё это происходит в Юргенсбурге — покажите нам, Андрей, пожалуйста, вторую карту: это самый центр, так сказать, Латвии, да, Юргенсбург — это немецкое название, шведы его сохранили, населённый пункт существует по сей день, это волостной центр, деревня Заубе: центр Заубской волости Цесисского края исторического региона Видземе. И вот в этом самом местечке Юргенсбурге — уж будем называть как называли тогда в Шведской Ливонии — происходит…
С. БУНТМАН: Ой!
А. КУЗНЕЦОВ: Заседание суда. Причина следующая — какой-то клюквенник, а я напомню, что у работников ножа и топора русскоязычных клюквенниками называются воры, которые обкрадывают храмы, так вот, какой-то клюквенник обнёс тамошний юргенбургский божий храм: там была старая протестантская церковь, поставленная в те времена, когда протестантизм только-только распространялся в этих краях, то есть в середине XVI века, церковь была деревянная, дубовая. К моменту, когда её обокрали, она уже совершенно, судя по всему, разваливалась, потому что всего через пять лет её разобрали, в девяносто шестом году, и на новом месте построили новую дубовую церковь.
Покажите нам, Андрей, пожалуйста, фотографию каменной церкви, это здание, как вы понимаете, значительно более позднее, это уже середина XIX века, но оно стоит ровно на том месте, где была построена новая дубовая церковь в 1696 году, и вроде бы даже сохранились дубовые ворота от той старой церкви. Ну, а от её предшественницы, конечно, уже ничего не сохранилось. Так вот, что-то там украли, что — из протоколов судебного заседания непонятно, но было два судьи, всё как у больших: асессоры Бенгт Йохан Акерстаф и Габриэль Бергер, на скамье подсудимых находился один обвиняемый, местный житель, Пирсен Тёнисс.
Сразу хочу сказать, пока не забыл: мы так и не знаем, признали его виновным в краже или нет, но, судя по всему — признали, потому что в материалах последующего процесса (а наш процесс будет из двух серий), так вот, во второй серии он прямо называется церковный вор, то есть, видимо, тот процесс всё-таки согласился с тем, что именно он в церкви чего-то там такое.
С. БУНТМАН: Не предполагаемый церковный вор, а тот самый.
А. КУЗНЕЦОВ: Да, именно церковный вор, соответственно, Пирсен Тёнисс. Опрашиваются местные свидетели, один из свидетелей — его привели к присяге, он дал показания, это местный трактирщик по имени Петер, судьи ему сказали: всё, можешь быть свободен, вызвали следующего свидетеля и, так сказать, дали команду привести его к присяге — и тут совершенно неуместно трактирщик, который уже готовился идти на своё место, вдруг засмеялся. Судьи говорят — а чего мы смеёмся-то, свидетель, что такого смешного? Да как же, говорит, вы ж собираетесь старика Тисса приводить к присяге? — Ну да. — Ну так всем же известно, что он оборотень! Вы какой присяги хотите от оборотня? Судьи…
С. БУНТМАН: Ну пока не оборотень, ну да.
А. КУЗНЕЦОВ: В некотором замешательстве, да, так сказать, они совершенно не ожидали такого разворота событий. В это время старый Тисс водрузился на свидетельское место, уж не знаю, как оно у них там выглядело, и совершенно спокойно сказал: да, я оборотень. Блин, похоже, мы сегодня без обеда — подумали судьи.
С. БУНТМАН: Так.
А. КУЗНЕЦОВ: Потому что дело приобретало совершенно иной оборот, да: одно дело мелкая кражонка, и совершенно другое дело — самостоятельное, добровольное, при свидетелях сделанное признание в том, что ты оборотень, то есть общаешься с дьяволом. Этого человека везде называли Тисс из Кальтенбрунна. Кальтенбрунн — это деревушка, сегодня существует в виде хутора, её современное латышское название Книедини, это километрах в двадцати от Юргенсбурга, значит, то есть тут — она и тогда была деревней.
Сколько ему лет — он, конечно же, будучи крестьянином-бедняком, не знал, но когда его спросили, он сказал, что когда шведы захватили Ригу, он уже умел пахать. Ну сколько, ну как бы рано ни начинали крестьянские мальчишки приобщаться к тяжёлому труду, но лет двенадцать-тринадцать-четырнадцать ему должно было быть. А шведы захватили Ригу в 1621 году, то есть он ну самое позднее 1609-го, а то и седьмого-восьмого года рождения. То есть получалось, что на момент процесса ему годика восемьдесят три.
С. БУНТМАН: Прелестно.
А. КУЗНЕЦОВ: Выглядел он, видимо, так себе, потому что когда судьи перейдут от допроса к увещеванию, ближе к концу, они будут ему постоянно говорить — старик, тебе же помирать вот-вот, ну ты душу-то приведи в порядок, потому что ну что же тебе, в ад, что ли, хочется? То есть, видимо, возраст его был таков, что об этом говорилось как о чём-то само собой разумеющемся, да? Тоже как в «Золотом телёнке»: ну что, старик, в крематорий пора? Пора, батюшка, пора в наш советский колумбарий.
С. БУНТМАН: Да!
А. КУЗНЕЦОВ: Вот, значит, при виде Тисса — Тисс это сокращённое имя от Матисс, то есть латышский вариант Матвея, Матфея, Мэттью, да.
С. БУНТМАН: Матвеус, да.
А. КУЗНЕЦОВ: Да, вот, соответственно. Я проверил — вроде бы правильно ударение МатИсс: ну, Тисс он и есть Тисс. Так и будем его называть вместе с его одно- и околосельчанами. А дальше судьи вынуждены начать его допрашивать, теперь уже не об обстоятельствах кражи, а о том, что он, собственно, хотел сказать, когда он заявил, что он оборотень. Он им рассказывает — да, он оборотень. Правда, последние десять лет, он сказал, я этим не занимаюсь, но потом сам запутался в своих показаниях и вынужден был признаться — нет, занимаюсь всё-таки, до сих пор занимаюсь. Но сначала он…
С. БУНТМАН: Очень хотел — ему хотелось бросить, да, очень, но не получалось.
А. КУЗНЕЦОВ: Более того — у него, как говорится, был пруф. Пруф, правда, был так себе, что называется, не доведённый до конца: за несколько лет до описываемых событий он уже обращался в суд, и господин судья, сказал он, указывая на председателя, на старшего из двух судей, вообще-то должен это помнить! Да, помню, сквозь зубы — я так думаю, сквозь зубы сказал асессор Бенгт Йохан Акерстаф, который, в общем-то, неплохо знал обвиняемого, бывшего свидетеля: дело в том, что он несколько лет был рабочим у него в имении и, собственно, когда вот эта история с первым-то обращением в суд происходила, она происходила в его имении на его глазах, правда, не он был судьёй в тот раз, а другие люди, но старик, несмотря на возраст, так сказать, видимо, на память не жаловался, и он назвал вот этих вот судей — герра барона Кронштерна, герра Розенталя, герра Каулича…
А в чём было дело? Он сам, старый Тисс, сам явился в суд и заявил, что некий крестьянин из Лембурга, это нынешний — местечко Малпилс, так вот, этот крестьянин по имени Скейстан, он ему сломал нос, ему, Тиссу, и предъявил нос. Судья говорит — да, я помню, да, ты какое-то время ходил с разбитым носом, было такое дело. А как же он ему нос-то сломал? А оказывается, Скейстан был колдуном, он похитил только-только начавшие набирать сок, набирать силу злаки и понёс их в ад для того, чтобы там посеять.
С. БУНТМАН: А в аду хорошая земля?
А. КУЗНЕЦОВ: А дело в том, ну, какая там земля — не знаю, но дело в том, что, как уверял Тисс, существовала абсолютная, железная закономерность: чем больше злаков посеяно в аду, тем меньше уродится в следующий урожай на земле, чем больше животных приведут с собой колдуны в ад, тем, соответственно, хуже будут плодиться и размножаться домашние животные на земле.
С. БУНТМАН: Это сохранение — закон сохранения, да, да.
А. КУЗНЕЦОВ: Конечно! Даров природы.
С. БУНТМАН: Да.
А. КУЗНЕЦОВ: И он, Тисс, будучи оборотнем, то есть служителем добра — тут у судей несколько голова закружилась от этого поворота, я так думаю — он отправился за ним в ад и начал у него отнимать эти самые зёрна!
С. БУНТМАН: Это по дороге или уже за границею?
А. КУЗНЕЦОВ: Уже потом!
С. БУНТМАН: Уже в аду, да!
А. КУЗНЕЦОВ: Благо было недалеко, об этом сейчас будет отдельный разговор. Вы же хотите знать, где дорога в ад, где она вымощена — я вам сегодня расскажу: ну, естественно, версию Тисса. В возникшей перепалке колдун ударил его рукояткой метлы, к которой был привязан хвощ — я уж не знаю, мётлы там из хвоща делают или это какое-то ритуальное орудие — вот рукояткой метлы он его ударил по лицу и разбил ему нос, что не помешало Тиссу отнять у него зёрна и вернуться с ними на свет, как говорится, божий. А где у нас ад, спросили судьи? Вообще я сразу хочу сказать, забегая вперёд, что суд на протяжении почти всего дня — а процесс длился целый день — сохранял редкое здравомыслие, он всё время пытался уточнять обстоятельства.
С. БУНТМАН: Ну правильно, это же суд.
А. КУЗНЕЦОВ: Тисс пел, явно совершенно, как любой артист, заводясь от звуков своего голоса, а суд его всё время старался направить, так сказать, куда-то в русло того, что может быть как-то проверено. Ад? Да вот там, в таком-то болоте, сказал Тисс. Там есть вот такие специальные ворота, которые охраняют такие специальные стражники, но специально обученные люди, или, скажем, люди-оборотни знают секретное слово, и они могут туда проникнуть, и там получается такая как бы подземная пещера… В это время господину председателю суда стало совсем нехорошо, потому что по описаниям это была его земля. То есть это болото находилось аккурат на территории его имения, то есть, получается, что он вроде бы как адский привратник. Но господин судья справился, и, надо сказать, продолжил допрос.
Да, суд тогда ничем не закончился, потому что когда вот эти трое во главе с герром бароном Кронштерном услышали эту историю, тем более что Скейстан не явился в суд, хотя Тисс вроде как его туда тягал, говорил: раз ты честный человек, колдун, ты должен предстать перед господами судьями, но Скейстан не явился — в общем, его обсмеяли и отпустили, как говорится, работать дальше. Ну хорошо, сказали судьи, давай разбираться. Значит, выяснилось, что старый Тисс такой тут не один, что вообще довольно много всякого народу этим занимается, что их десятки. Причём их как бы вот группа — она не единственная, потому что, оказывается, есть наши и есть не наши.
С. БУНТМАН: Ну, понятно…
А. КУЗНЕЦОВ: И всех их объединяет то, что они оборотни. И функция оборотней как раз заключается в том, чтобы стоять на страже интересов человечества. Потому что колдуны и ведьмы всё время пытаются похищать злаки и животных и уводить их в ад, чтобы случился недород. А, соответственно, оборотни в какой-то момент… Тисс назвал оборотней господними гончими.
С. БУНТМАН: Ну почти как…
А. КУЗНЕЦОВ: Domini canes.
С. БУНТМАН: Domini canes, да.
А. КУЗНЕЦОВ: Слушай, ну это неграмотный латышский крестьянин. Вот откуда он может знать про domini canes, да, про псов господних? Не должен он знать. То есть это, ну, либо кто-то ему рассказал, либо это его собственная фантазия. И вот они такие псы господни, которые всячески стараются этой нечисти помешать, более или менее успешно, потому что раз на раз не приходится — иногда получается им помешать, иногда не получается. Ладно, сказал суд. Давайте разбираться.
Цитирую протокол: «Как часто в течение года они вместе», — ну, то есть вся вот эта компания, — «отправляются в ад?» Ответ: «Обычно трижды: в канун Пятидесятницы, в канун Святого Иоанна и в канун Святой Люсии. Первые два дня приходятся не всегда точно на эти ночи, а на время цветения злаков — тогда во время посева колдуны отбирают урожай, а затем уносят его в ад. Поэтому оборотни прилагают все усилия, чтобы вернуть его обратно». Ну, сказать, что у суда голова шла кругом — не сказать ничего, потому что это категорически противоречит всем установлениям что протестантской, что католической религий. Да, оборотень, если вообще верить в его существование — не все богословы в это верят — но если верить, то оборотень — безусловно, дьявольское порождение.
С. БУНТМАН: А это заблуждение большое.
А. КУЗНЕЦОВ: А тут выясняется, что наоборот, что оборотни — злейшие враги дьявола, и дальше об этом будет идти прямой разговор. А вот дальше мы подошли к вопросу, после которого мне пришлось сделать перерыв, чтобы продышаться. Суд решил уточнить половой и национальный состав оборотней.
С. БУНТМАН: Правильно. Правильно!
А. КУЗНЕЦОВ: Естественно. Я бы тоже спросил. А что, за казённый-то счёт?
С. БУНТМАН: Тут у нас спрашивали: а есть ли там волчицы, а есть ли там вообще все… Национальный состав — я сразу подумал, что политкорректно должны быть чёрные волки, да.
А. КУЗНЕЦОВ: Господа асессоры сначала спросили, есть ли там женщины и девушки — он уверенно сказал: да, женщины есть среди нас, а вот маленьких девочек нету, они, видимо, чем-то другим заняты. Окей. А вот дальше я позволю себе опять прямо процитировать протокол: «Среди оборотней были немцы?», вопрос — ну понятно, да, немцы же, так сказать, аристократия в этих краях и значительная часть городского населения. Ответ: «Немцы не присоединяются к нашей компании, скорее всего, у них есть свой собственный ад».
С. БУНТМАН: Да, у них собственный немецкий ад, да.
А. КУЗНЕЦОВ: А туда мы не ходим, да?
С. БУНТМАН: Конечно!
А. КУЗНЕЦОВ: Это не наш ад, это немецкий. Затем суд начал выяснять — а как ты этим стал-то? Ты что, вот, пожелал стать оборотнем? И дальше была рассказана грустная история, что нет, он вообще совершенно не собирался быть оборотнем, и большую часть своей жизни он и не был никаким оборотнем — он был обычным бедняком, иногда милостыню просил, работу искал, вот, нанимался где наймут, семью он завёл очень поздно, женился он, как ни странно, всего за несколько лет до описываемых событий, то есть он первый раз женился — ему было уже за семьдесят, а, видимо, раньше не мог, видимо, раньше не на что было, видимо, раньше и жить было негде: то есть он такой вот, совершенный бедняк, перекати-поле.
Как же получилось? Да, ну и плюс, там, несколько раз были проговорки у него и у других свидетелей — он, видимо, немножко выпивал. Собственно, это его и подвело, как получилось, что он стал оборотнем? Какой-то крестьянин из города Мариенбурга угостил его в трактире и, как потом выяснилось, он своё оборотничество перевёл на него.
С. БУНТМАН: Ах, это переводится…
А. КУЗНЕЦОВ: А это как? А это, оказывается, переводится, и я бы на месте людей, которые серьёзно подумывают о том, чтобы радикально изменить свою жизнь — сейчас бы взяли листочек бумажки и ручку и записали, что нужно сделать, потому что рецепт суду был сообщён абсолютно точно. Нужно взять кувшин, три раза в него посильнее выдохнуть: не плюнуть, не положить чего-то.
С. БУНТМАН: Просто…
А. КУЗНЕЦОВ: Дохнуть.
С. БУНТМАН: Дыхни в кувшин, так.
А. КУЗНЕЦОВ: Дыхни в кувшин. После этого надо этот кувшин передать твоему собеседнику, и если он, зная или не зная: это уж дело твоей, так сказать, этической сознательности, ты можешь его предупредить, что вот, смотри — хочешь, я тебя вместо себя сделаю оборотнем? Тогда вот, значит, мы сейчас то-то и то-то — а можешь, как этот мерзавец из Мариенбурга, можешь ничего не сказать, он мне просто, он чего-то там морду, рыло в кувшин засунул, потом мне его передал, ну я чего, мне дают кувшин, я взял и выпил, а оказывается, таким образом он стал оборотнем.
С. БУНТМАН: То есть передаётся?
А. КУЗНЕЦОВ: Передаётся воздушно-капельным путём, совершенно верно.
С. БУНТМАН: Да.
А. КУЗНЕЦОВ: Через кувшин.
С. БУНТМАН: Интересно.
А. КУЗНЕЦОВ: Суд некоторое время потратил ещё на то, чтобы выяснить, а как вот они конкретно из волков в людей-то, так сказать, чего? Тисс начал врать, что вот для этого, так сказать, ему, там, у него была шкура волчья, он её надевал, но потом признался, что он это всё выдумал и они просто за кусты все заходят, хопа — и из кустов выходят уже волками, вот, у них такая есть способность.
С. БУНТМАН: Да.
А. КУЗНЕЦОВ: Ладно, ладно, сказали судьи, понятно, человечество, значит, спасаете. А в свободное, так сказать, от спасения человечества время чем занимаетесь? Ну, мы это, мы скот воруем, конечно, не без этого, вот, увидим ежели какое там животное, то скот воруем. Ну хорошо, а чего вы с этим скотом делаете? Ну, мы этот скот уволакиваем подальше, потому что за нами же собаки гонятся, за нами владельцы скота гонятся, мы, значит, подальше-то, это, уволакиваем, ну, а когда мы уже вне пределов досягаемости, мы, значит, вот этот зарезанный скот жарим и едим.
С. БУНТМАН: Жарим.
А. КУЗНЕЦОВ: Жарим, сказал.
С. БУНТМАН: Жарим!
А. КУЗНЕЦОВ: Жарим, сказал суд — старик, ты за кого нас держишь, на чём вы жарите вашу?.. Как на чём? А мы не только скот, вот прошлый раз, например, у нас был такой, значит, пикник, мы напали на ферму, мы утащили огонь, мы оттуда утащили, значит, лучинки, из которых мы сделали вертела, и мы оттуда, значит, вот утащили овец, там, свиней. Господи, какие лучинки, сказал суд, у вас же лапки! Как вы, так сказать, в обличии волков — как вы ножи в руках держали, как вообще вы всё это, всей этой кулинарией занимались? Ой, да запросто, а чего — нам ножи не нужны, мы зубами, значит, скотину разорвали на куски, лапами нанизали на эти самые лучинки, а когда они пожарились — да, соль мы ещё утащили, так что мы несолёное не едим, мы едим только жареное и солёное, но ели мы уже в человеческом обличье, когда…
С. БУНТМАН: А!
А. КУЗНЕЦОВ: Когда еда была приготовлена, мы обратно перекинулись в людей и, значит, ели вот это жареное мясо, но хлеба мы не ели, почему показалось ему важным уточнить, что вот после всего этого важно было уточнить, что хлеба они не брали — чёрт его знает, может, в его представлении похищение хлеба — это какой-то особенно там, так сказать, важный грех. Ну хорошо, значит, у вас лапки, вы едите жареное, вы, значит, это самое, ну, а вот почему же ты, душа твоя христианская, что ж ты дьяволу-то служишь?
Вопрос: «как может душа того, кто служит не богу, а дьяволу, кто не ходит в церковь, редко исповедуется и не принимает причастия, как сам свидетель признался, когда-либо прийти к богу?» Ответ: «оборотни не служат дьяволу, потому что они отбирают у него то, что принесли ему колдуны, и по этой причине дьявол настолько враждебен к ним, что терпеть их не может. Он отгоняет их железными палками, как если бы они были собаками, потому что волки-оборотни — это божьи гончие. Но колдуны служат дьяволу и делают всё, что происходит по его воле, поэтому их души принадлежат ему. А всё, что делают оборотни, приносит людям наибольшую пользу, потому что, если бы их не существовало, и дьявол забрал бы себе всё, всё богатство мира исчезло бы, и свидетель подтвердил это клятвой».
А вот дальше второй мой любимый момент в этом всём протоколе: «добавив, что в предыдущем году русские оборотни пришли раньше и вернули своей земле благополучие. На их земле всё хорошо росло, в то время как на нашей земле ничего не взошло, потому что мы слишком поздно пришли в ад. Но в этом году мы пришли раньше русских, и таким образом это был урожайный год, благоприятный для крестьян».
С. БУНТМАН: Вот как оно получается-то?
А. КУЗНЕЦОВ: То есть вот этот вот ещё один мотив вот этого местного сознания — вёрст сто пятьдесят — двести до русской границы, да, значит, русские — тоже вот они всё время присутствуют где-то на периферии их сознания, но ведь они ж тоже люди, значит, у них тоже должны быть оборотни, эти оборотни выполняют какую-то схожую функцию, а раз так, то мы не можем не устроить соцсоревнование: вот у русских в прошлом году родило, а у нас у прошлом году не родило, а в этом году наоборот.
С. БУНТМАН: Ну то есть это не напрямую, а просто они раньше озаботились, вовремя?
А. КУЗНЕЦОВ: Он ни одного дурного слова, он этих русских оборотней ещё в паре мест поминает.
С. БУНТМАН: Ну и немцев со своим адом — тоже, там, наверное, свои-то…
А. КУЗНЕЦОВ: Нет, он никого не ругает, нет.
С. БУНТМАН: Вервольфы там есть, которые там занимаются.
А. КУЗНЕЦОВ: Вот у него есть колдуны и ведьмы — вот они его враги, вот они, значит, тут…
С. БУНТМАН: Нет, я говорю, это интернационал там.
А. КУЗНЕЦОВ: Абсолютно.
С. БУНТМАН: Вервольфы, волколаки, ну, все, в общем-то.
А. КУЗНЕЦОВ: Он ничего не, ни против кого — показания он даёт, естественно, по-латышски, на латышском, и это видно, потому что в протоколе иногда, когда, значит, судьям хочется что-то уточнить, они прямо приводят его прямую речь, ну, то есть какое-то выражение на латышском, сам протокол, судя по всему, написан на немецком, в общем, полный в этом смысле интернационал. Ну хорошо. Ну, а вообще — чем, так сказать, на жизнь зарабатываешь? А я — вот когда я в человеческом обличье, я вроде что-то местного ветеринара и доктора, то есть народного целителя людей и животных. Так, сказали судьи, похоже, что мы не только без обеда, но ещё и без ужина: ещё одна статья наклёвывается, да? Занятия магией, незаконное врачевание.
С. БУНТМАН: Ну, а что, врач-то, он же — какая магия? Всё натурально! Он же против колдунов, ведьм, ведунов и всевозможных зелий, которые…
А. КУЗНЕЦОВ: Он так и сказал.
С. БУНТМАН: Да.
А. КУЗНЕЦОВ: Он так и сказал — у него всё на абсолютно натуральном, не генно-модифицированном сырье, он может сертификаты представить, смотрите, лошадь заболела, да, что ты делаешь: берёшь пиво, нагреваешь его, потому что в тёплое пиво нужно особым образом заклятую соль бросить, добавить туда травки, вот которую он на лугах собирает, потом, значит, ты эту лошадь этим поишь, и лошадь выздоравливает. Для людей у него свои есть рецепты, например, как он утверждал, он эффективно сифилис лечит: не будем забывать, XVII век — это как раз чрезвычайно широкое распространение венерических заболеваний.
С. БУНТМАН: Ну да, чему способствовала Тридцатилетняя война и все её филиалы, да.
А. КУЗНЕЦОВ: Конечно, конечно, конечно. Читайте «Матушку Кураж и её дети» и другие произведения Бертольта Брехта, да, конечно, разумеется.
С. БУНТМАН: Да, а также «Потоп» и всё прочее.
А. КУЗНЕЦОВ: Да, да, да. Вот, значит, но в любом случае у него присутствует соль и травки, вот, соль и травки, вот, это главные компоненты — пиво может быть, может не быть, там, это уже дело десятое. Ну что, значит, начинают опрашивать местных жителей, уж все забыли про этого несчастного клюквенника, который сидит на скамье подсудимых, которого собрались судить за церковную кражу — все занимаются только стариком Тиссом.
С. БУНТМАН: Да, отпустили бы клюквенника-то, просто вот — а ты ступай, ты…
А. КУЗНЕЦОВ: Да иди вообще, не до тебя, у нас тут видишь что творится?
С. БУНТМАН: Не до тебя, да.
А. КУЗНЕЦОВ: Значит, они говорят — да, а чего, мы все знаем, мы все знаем. И вы что, пользуетесь его услугами? Не, ну я-то не пользуюсь, говорит свидетель, а вот сосед мой — указывает на соседа — тот да. Сосед говорит — а что такого? Вот у меня, действительно, лошадь заболела — он мне помог, он мне зёрен дал заговорённых, лошадь поела и выздоровела. А она все зёрна съела, спрашивают судьи? Нет, не все. И где у тебя остатки зёрен? Да дома храню, что вы, кто ж такое, так сказать, ценное лекарство выбрасывает?
Короче, перед взглядом двух просвещённых асессоров проходит широчайшая панорама абсолютной деревенской дремучести, где какое-то подобие христианства, причём надо ж понимать этих людей — у них то немцы, то поляки, то шведы, то русские: у них в головах это христианство — ну вот, вот Христос, вот Богородица, всего остального они, скорее всего, вообще не понимают, да, что там, чем, как отличается, но самое главное — что, конечно же, у них мощнейший пласт их собственных дохристианских верований.
Суд сказал — ну, мы такое сложное дело не можем решить, мы что, мы же окружной суд. Да, кстати, Андрей, покажите нам, пожалуйста, изображение Мариенбурга, того самого Мариенбурга, откуда был крестьянин, который вот такую вот нехорошую, так сказать, нехороший поворот в судьбе нашего героя совершил…
С. БУНТМАН: Так он издалека пришёл, это — это тот Мариенбург?
А. КУЗНЕЦОВ: Да — Мариенбург это север, нет, это не немецкий, это местный, значит, Мариенбург.
С. БУНТМАН: А это Мариенбург тамошний, да.
А. КУЗНЕЦОВ: Тамошний, и этот Мариенбург — остаётся всего десять лет до того, как он начнёт прославляться, потому что в 1702 году, во время уже начавшейся Северной войны, этот самый Мариенбург возьмёт штурмом армия под командованием Бориса Петровича Шереметева, и среди пленных будет захвачен замечательный — замечательный дядька, местный просветитель, пастор Глюк — человек, который, ну, я надеюсь, что ему в Латвии стоят памятники, потому что он, по сути, родоначальник латышского Просвещения, он…
С. БУНТМАН: Да, пастор Глюк, да!
А. КУЗНЕЦОВ: Он первый перевёл Библию на латышский язык, он создал первые школы, в которых преподавание велось на латышском языке, но вот попал к русским в плен, а вместе с ним попалась его то ли воспитанница, то ли служанка, то ли и то и другое в одном лице, по имени Марта Скавронская. На неё положил глаз Борис Петрович Шереметев, у Бориса Петровича её отнял Александр Данилович Меншиков, ну и на Александра Даниловича, как мы знаем, нашлась управа, да, и в конечном итоге Марта из Мариенбурга стала российской императрицей Екатериной I, да?
С. БУНТМАН: Да.
А. КУЗНЕЦОВ: Покажите нам, Андрей, пожалуйста, средневековую гравюру, мы её уже показывали в передаче о Жане Гренье — это знаменитая, может быть, самая знаменитая гравюра на эту тему: это Кранах-старший, вот так изображали классического оборотня, вот он ворвался в дом, похитил ребёнка в полуволчьем-получеловечьем обличье, сейчас вот он этого ребёнка собирается сожрать. Перед судом предстала совершенно иная картина, да: рыцарь добра, воин света, который, рискуя своей шкурой в прямом и в переносном смысле, стоит за человечество перед силами ада. Суд сказал — нет, мы просто окружной суд, мы это решить не можем, надо обращаться в Дерпт, нынешний Тарту, да?
С. БУНТМАН: Тарту, да.
А. КУЗНЕЦОВ: Нужно обращаться в высокий суд, Hochgerichte, значит, но оттуда судья должен из Швеции приехать, поэтому мы это дело откладываем, ты, Тисс, никуда не уходи, пожалуйста, ежели господь тебя не приберёт, так сказать, за тобой будет господин пастор приглядывать. Да, надо сказать, что на каком-то этапе Тисса начали воспитывать прямо в суде, вызвали пастора — а скорее всего, пастор, я думаю, среди зрителей с самого начала находился, церковь-то ему не чужая, которую обнесли, да?
С. БУНТМАН: Ну да.
А. КУЗНЕЦОВ: Он, скорее всего, тут и сидел. И пастор сказал: да я знаю этого старика, его тут уважают вроде как, и да, ну вот говорят, что вот он такой человек необычных способностей, он не исповедуется и вообще в церкви я его практически не вижу, и судьи начинают его уговаривать: старичок, ты скоро богу душу отдашь, ты переходи окончательно на сторону света, вот пусть господин пастор… Но тут старик проявил, надо сказать, недюжинное упрямство, он говорит: я и так на стороне света, отлезьте, а что господин пастор — нет, господин пастор хороший человек, я ничего против него не имею, но понимаете, я уже старый, мне поздно учиться новому. Новому — это он имеет в виду вот классическое христианство, такое, как в церкви.
С. БУНТМАН: Ну да.
А. КУЗНЕЦОВ: Всё, что говорит господин пастор — это правильно, кроме одного: мы не адские слуги, мы наоборот, мы слуги света, мы гончие господи, а так я господину пастору ничего. В общем, передали его под надзор господина пастора, прошло больше года, и в конце уже девяносто второго года, 31 октября, специально приехавший из Тарту — в результате из Швеции так никого и не дождались, ну то есть из Дерпта, конечно — специально приехавший судья высокого суда, Херманн Георг фон Траутфеттер вместе с этими двумя судьями из прежнего состава вынес своё решение, видимо, заочно: как я понимаю, старика туда не тягали. «В официально опубликованном допросе жителя Кальтенбрунна по имени Тисс, касающемся ликантропии», — превращения в волка.
С. БУНТМАН: Да.
А. КУЗНЕЦОВ: «А также совершения других возмутительных и строго запрещённых правонарушений, королевский окружной суд, основываясь на устных показаниях обвиняемого, которые были заслушаны судом, и на том, что было ясно установлено назначенным судом, установил следующее: как ясно показал обвиняемый, в течение многих лет он проявлял себя как оборотень. Он бывал в аду, в составе групп лиц воровал скот у крестьян и помогал совершать другие действия такого же рода. Суд полагает, что это следует рассматривать как дьявольское наваждение», — то есть суд ему не поверил.
«Ни увещевания суда, ни трогательная речь герра пастора из Юргенсбурга не побудили обвиняемого отказаться от этих деяний, и он не сдержал клятву, которую ранее дал местным властям», — это, видимо, первый суд имеется в виду. — «Он не внял святому слову, произнесённому господином пастором, и не явился, чтобы принять святое причастие. Поскольку он произносил всевозможные пророчества и благословения, строго запрещённые высшими божественными и светскими властями, тем самым сильно согрешая против самого себя и других, которых он ввёл в суеверие, справедливо рассмотреть и наказать его по всей строгости закона за его действительно тяжкие и досадные проступки, подвергнуть его заслуженному наказанию и превратить его в объект всеобщего отвращения путём публичной порки».
С. БУНТМАН: Да что ты.
А. КУЗНЕЦОВ: «Однако, ввиду его преклонного возраста, только двадцать пар ударов будет нанесено рукой палача из Лембурга перед собранием крестьян в приходе, а герр пастор объяснит положения приговора, расскажет о преступлении этого злоумышленника собравшимся, чтобы предостеречь других от такого же отвратительного и наказуемого поведения и предостеречь их от суеверий. После этого обвиняемый будет приговорён к вечному изгнанию из страны».
Мы ничего не знаем о том, как сложилась его дальнейшая судьба. В приговоре было сказано, что насчёт изгнания ещё должен утвердить шведский судья, когда он прибудет. Может быть, старик просто не дожил до этого изгнания. Мы не знаем. А может быть, на это изгнание плюнули. А может быть, и изгнали. Пройдёт буквально несколько лет, начнётся Северная война, которая будет активно идти в этих местах. У господина судьи высокого суда, Траутфеттера, будет два сына. Один из них будет служить в шведской армии всю жизнь, дослужится до генерала-лейтенанта. А другой офицером на переволочной попадёт в русский плен, перейдёт на русскую службу и станет генерал-майором русской службы, подполковником конной гвардии, одним из создателей конных гвардейских войск.
С. БУНТМАН: Гвардейского? Ух ты?!
А. КУЗНЕЦОВ: Пройдёт некоторое время, и его непрямой потомок, Рудольф Эрнестович Траутфеттер, видный российский ботаник в середине XIX века, станет ректором киевского университета, а потом директором петербургского ботанического сада. Под этой же фамилией, Траутфеттер.
Процесс Тисса будет забыт. Будет пылиться в архиве криминальных актов. Пока в двадцатые годы уже XX века на него не обратит внимание крупный учёный Герман фон Брюнинг. Немец, из прибалтийских немцев. Он был при этом большим патриотом Латвии, большим энтузиастом пересмотра вот этого пренебрежительного отношения к латышам, которое среди многих немцев-аристократов по-прежнему сохранялось. Всячески воевал с этими предрассудками. И вот, он раскопал эти бумаги, опубликовал стенограмму процесса, для того чтобы показать: вот смотрите, вот эти самые неграмотные люди, а сколько добра в их душах. Вы чуть что, как оборотень, так его огнём жечь. Вот он, дьявольское отродье! А тут смотрите, тут как бы оборотень, то есть человек, который находится в теснейшем контакте с природой, он видит себя на стороне добра.
И всё бы, может быть, и было бы хорошо, но не то время: двадцатые годы XX века. На эту историю обращает внимание такой персонаж, как Отто Хёфлер. Отто Хёфлер был не просто учёным-нацистом. Многие учёные становились нацистами ради карьеры, ради всякой государственной поддержки, просто из страха. Хёфлер был абсолютно идейный. Вот он глубоко верил: да, торжество арийской расы, да, мы арийцы, мы древняя аристократия Европы. Ровно за полгода до того, как было опубликовано это самое судебное дело, он закончил диссертацию. И диссертация его была посвящена тому, что у древних немцев, у древних германцев, у арийцев, важнейшую роль в их жизни играли так называемые мэннербунды, мужские союзы.
С. БУНТМАН: Ну да.
А. КУЗНЕЦОВ: И вот это сообщество оборотней — ну и что, что они латышские, он же не отрицает, что были и немецкие. А кроме того, а что, латыши — северный народ. Чем нам не подходит? И вот якобы эти оборотни — это вот такой мужской союз. Вот такой мэннербунд. И опять же, смотрите, оборотни-оборотни. Вот это ваше хлипкое, хилое католичество их обозвало слугами сатаны, а на самом-то деле они настоящие рыцари света.
Но всё вернулось после Второй мировой войны в нормальное русло. Покажите нам, Андрей, пожалуйста, сначала фотографию очень пожилого джентльмена. Это и будет Хёфлер. Вот он, профессор мюнхенского университета, где-то в шестидесятые на этой фотографии, продолжает свои учёные штудии. А эту тему подхватил другой, на этот раз совершенно светлый учёный, Карло Гинзбург. Он жив. Хотя он уже очень-очень немолодой человек. Покажите нам, Андрей, пожалуйста, его фотографию. Карло Гинзбург, близкий приятель и знакомец Умберто Эко, профессиональный историк из Италии, из итальянско-еврейской семьи. Он занимался в том числе различными верованиями в регионе Фриули. Это северо-восточная Италия.
С. БУНТМАН: Да.
А. КУЗНЕЦОВ: И вот там он обратил внимание на существование в Новое время ритуала, который называется бенанданти. Ритуал этот заключается в том, что крестьяне, в основном мужчины, но могут и женщины, входят в состояние транса. И как они сами уверены, в этом состоянии они превращаются в неких животных. Совершенно не обязательно в волков.
С. БУНТМАН: Так.
А. КУЗНЕЦОВ: Обычно, как я понимаю, не в волков. И в этом состоянии они тоже выполняют вот такую защитительную работу. Они, став зверями, защищают урожай и делают так, чтобы он был хорошим. И соответственно, Гинзбург начинает искать параллели. Потом к нему подключаются другие учёные, которые находят, например, некие схожие верования у крестьян Венгрии. И начинает выстраиваться концепция вот такого вот альтернативного прочтения оборотничества. Так что, насколько я понимаю, сейчас в науке это не магистральная, конечно, но такая вот интересная разрабатываемая тема.
С. БУНТМАН: Да. Это очень интересно. Потому что это и в восточной Франции, ещё Бургундия. Ну, Литва — это по другой области. Но это очень интересно.
А. КУЗНЕЦОВ: Хочется в заключение сказать благодарственные слова, во-первых, судьям.
С. БУНТМАН: Молодцы!
А. КУЗНЕЦОВ: Которые вместо того, чтобы немедленно старичка просто изжарить, чтобы другим неповадно было.
С. БУНТМАН: Так, спасибо, следующий свидетель.
А. КУЗНЕЦОВ: Да-да-да. Они начали задавать все эти вопросы. И, конечно, архивам, которые всё это сохранили.
С. БУНТМАН: Это прекрасно, это замечательно. Потому что действительно, они ему задавали толковые вопросы. По сути дела. По технологии они ему задавали вопросы.
А. КУЗНЕЦОВ: Они действительно пытались установить истину. Что и призван делать суд.
С. БУНТМАН: Да.
А. КУЗНЕЦОВ: Оборотни, не оборотни — вы, товарищи, работайте. Работайте, и всё у вас получится.
На стыке XII-XIII веков датский хронист Саксон Грамматик написал «Деяния данов» — монументальный труд из 16 томов, подробно описывающий историю и мифологию Дании с древнейших времён и вплоть до событий, свидетелем которых был автор. Увы, как это часто бывает с бесценными документами, хроника не была по достоинству оценена современниками. К XVI веку текст «Деяний данов» был практически полностью утрачен. Сохранилось лишь несколько фрагментов, из которых только один был написан самим Саксоном Грамматиком.
В 1510-х годах датский писатель и переводчик Кристиерн Педерсен взялся за поиски утерянной хроники и через несколько лет обнаружил полный её список в частной коллекции. В 1514 году «Деяния данов» были напечатаны в Париже. Так просвещённая Европа познакомилась с датской историей и принцем Гамлетом.
Вернее, Амлетом (он же Амлед). Именно так звали прототипа шекспировского героя. Он был сыном Хорвендила, короля ютов, и его жены Геруды. Брат Хорвендила Фенг убивает его и женится на вдове. Опасаясь за свою жизнь, Амлет притворяется сумасшедшим и годами готовит месть.
Обладая незаурядной мудростью, принц не выдал себя, несмотря на все проверки и испытания. Выждав подходящий момент, юноша заживо сжёг всех сторонников Фенга, а самого дядю зарубил мечом, после чего занял причитавшийся ему по праву трон.
Сходство шекспировского «Гамлета» с легендой об Амлете очевидно. Саксон Грамматик описывает, как к принцу подсылали девушку, дабы раскрыть его замысел; как советник Фенга спрятался, чтобы подслушать разговор Амлета с матерью, но тот зарубил его и скормил свиньям; как король отправил племянника на смерть в Англию, но юноша подменил письмо, и в результате английский король казнил его спутников. Однако маловероятно, что Шекспир в качестве источника для своей трагедии использовал саму хронику. Исследователи называют два произведения, на которых, вероятно, был основан «Гамлет».
Французский писатель и переводчик Франсуа де Бельфоре в 1570-х годах опубликовал вольный пересказ истории Амлета, существенно приукрасив её и дополнив новыми подробностями. А лет за десять до завершения работы над «Гамлетом» в Лондоне уже ставилась некая пьеса со схожим сюжетом, традиционно называемая «Пра-Гамлетом». Её текст до нас не дошёл, но, судя по отзывам критиков, это было кровавое, пафосное и вопиюще безвкусное произведение. Кто именно написал его, неизвестно. По одной из версий, к пьесе приложил руку знаменитый драматург Томас Кид. По другой, это была более ранняя работа самого Шекспира.
Так или иначе, история принца, который мстит дяде за гибель отца и узурпацию трона, была хорошо известна публике. Шекспир усложнил её, сделав главного героя мыслящим, мечущимся и полным сомнений. Не удивительно, что Гамлету не суждено было пожинать плоды свершившейся мести.
Если верить Саксону Грамматику, Амлет был внуком легендарного короля Рорика Метателя Колец и жил в VII или VIII веке. Исследователи полагают, что Саксон, будучи очень образованным человеком, при описании этой легенды использовал некоторые элементы из истории одного из основателей Римской республики Луция Юния Брута, который так же притворялся сумасшедшим ради собственной безопасности. Но сама по себе легенда, вероятно, взята из древнеисландской поэмы.
Текст поэмы не сохранился. Более того, не существует даже достоверных источников, подтверждающих факт её существования. Однако история Амлета перекликается с другими средневековыми произведениями, такими, как легенды о Бэве из Амтона и «Песнь о Хавелоке» Джеффри Геймара, что может указывать на общий источник и даже на общий прообраз, на некое действительно существовавшее лицо, чья насыщенная жизнь легла в основу преданий и саг.
С другой стороны, истории о принцах, которые мстят своим дядям за убийство отцов, встречаются и у других, гораздо более отдалённых народов. Подобные сюжеты возникали в персидской, египетской и индийской культурах. Так что не исключено, что Гамлет, принц датский, является лишь одним из аватаров бродячего сюжета, порождением суровой эпохи, в которой нередко встречались братоубийства, кровосмесительные браки и жестокая борьба за власть.