Pipes Feed Preview: & Статьи

1. Это гордое имя Мандела

   Wed, 30 Apr 2025 06:33:00 -0000

   Главное дело своей жизни — демонтаж системы апартеида — он осуществил, будучи одним из старейших действующих политиков своего времени. Несокрушимое здоровье? Железная воля? Благоволение небес? Или всего понемногу?

   По имени Проказник

   Холилалой Мандела родился летом 1918 года, когда на далёком севере, в Европе, гремели последние сражения Великой войны, как тогда называли Первую мировую. Южно-Африканский Союз (ЮАС), доминион Британской империи, в ней довольно активно участвовал: его воинские части сражались на Сомме на севере Франции, в Северной Африке, в германских колониях на территории современной Намибии, а также Танзании, Бурунди и Руанды. Однако в деревне Мфезо в окрестностях города Умтата всё было относительно спокойно. Большинство окрестного населения принадлежало, как и сегодня, к народу коса — скотоводам, охотникам и воинам, которых британцам и бурам с трудом удалось подчинить в 19-м веке после ряда ожесточённых конфликтов.

   Отец мальчика, Гадла Мандела, принадлежал к местной аристократии, его дед когда-то был правителем в этой местности; прав на престол старший Мандела не имел, но пользовался в округе немалым авторитетом и занимал административные должности. Холилалой был сыном его третьей жены (всего их было четыре, причём одновременно); имя его означало «обрывающий листья с деревьев», то есть, попросту говоря, «проказник». Оно, казалось бы, не располагало к серьёзным занятиям, однако именно Проказнику суждено было первым из его семьи отправиться в школу получать регулярное образование. Там он и приобрёл имя Нельсон, под которым позже стал известен всему миру.

   

   Нельсон Мандела, 1937 г. (Wikimedia Commons)

   
   

   Он получил образование в методистских учебных заведениях — начальной школе, среднем интернате и колледже. Методисты — распространённая в США и Великобритании протестантская конфессия, отделившаяся в своё время от Англиканской церкви. Основу их учения составляет проповедь смирения и терпения. Как показала его дальнейшая жизнь, терпения Нельсону Манделе было не занимать, а вот смирения… Впрочем, его ведь можно понимать по-разному.

   Отец скончался, когда Нельсону было всего девять лет. Мальчик унаследовал отцовское место в Тайном совете тембу — правящей в этих краях династии. Возможно, именно это предопределило выбор им политической карьеры. Однако без соответствующего характера никакой пост не делает человека политиком.

   Его университеты

   В возрасте 20 лет будущий президент ЮАР поступил в Форт-Хэр — основной университет страны, где из-за постепенно складывавшейся в Южной Африке системы апартеида могли учиться чернокожие студенты. Это учебное заведение предназначено было для взращивания колониальной элиты — Великобритания прекрасно понимала, что без опоры на местную аристократию управлять империей «над которой никогда не заходит солнце», невозможно. Президенты шести африканских стран закончили его в своё время, а уж министров и крупных партийных функционеров среди выпускников Форт-Хэра — не сосчитать.

   Уже в студенческие годы он начал проявлять характер — нет, не проказника, а оппозиционера: принимал участие в студенческом протесте, покидал на время университет, отказывался жениться по решению своего опекуна. В конце концов, он почти получил юридическое образование (курс окончил, но диплом не защищал). К окончанию учёбы он был уже известным политическим активистом Африканского национального конгресса — ведущей политической организации чернокожего населения Южной Африки, боровшейся против режима апартеида. В эти послевоенные годы среди борцов с колониализмом были популярны идеи мирного сопротивления, выдвинутые выдающимся индийским политиком Мохандасом (Махатмой) Ганди; захватили они и тридцатилетнего Манделу. При этом он не только участвовал в протестных акциях, но и занимался практической деятельностью: вместе с единомышленниками основал юридическую фирму, которая бесплатно помогала пострадавшим от режима африканцам.

   «Бросить вызов»

   В это время перед борцом за равноправие африканского населения стояло несколько принципиальных вопросов, в которых ему необходимо было определиться: о допустимости насилия, об отношении к популярным коммунистическим идеям, о принципиальной возможности сотрудничества с правящим режимом и границах, за которыми такая возможность заканчивается. Многие активисты АНК в это время «левели», радикализировались в ответ на ужесточение политики апартеида. Не обошла эта тенденция и Нельсона Манделу. Его уже пытались остановить: всю вторую половину 1950-х он провёл под следствием по обвинению в государственной измене; дело развалилось в суде, но было понятно, что правящие круги на этом не успокоятся. Не собирался отказываться от своих убеждений и Мандела.

   

   Нельсон Мандела, 1960 г. (Wikimedia Commons)

   
   

   В 1960-м, в Год Африки, напряжённость резко возросла, когда полиция застрелила 69 чернокожих африканцев во время резни в Шарпвилле. Правительство запретило основную политическую оппозицию — Африканский национальный конгресс. «Все законные способы выражения несогласия, — сказал позже Мандела, — были закрыты законодательством, и мы оказались в положении, в котором нам пришлось либо смириться с постоянным положением неполноценности, либо бросить вызов правительству». Сразу после окончания процесса он возглавил вооружённое крыло АНК, которое ставило перед собой задачу подготовки бойцов на случай предстоящих столкновений с войсками и полицией и проведения акций по бескровным диверсиям против учреждений, символизирующих режим апартеида: судов, почт и других правительственных объектов. Позже, когда Мандела отбывал длительное тюремное заключение, он неодобрительно отзывался о настоящей партизанской войне, развязанной его остающимися на воле единомышленниками, — ведь её следствием была в том числе и гибель мирных, ни в чём не повинных жителей Южной Африки всех цветов кожи.

   Около полутора лет Мандела находился в подполье, при этом вёл весьма активный образ жизни. Один бизнесмен, сочувствовавший борьбе против режима, оформил его своим водителем: чернокожий мужчина в форменной шофёрской фуражке за рулём дорогой машины не вызывал подозрений и мог перемещаться когда и куда нужно. Обстоятельства ареста до сих пор не вполне понятны: кто-то предупредил полицию, это ясно, но вот кто именно? Утечка из самой организации? Внедрённый агент? Есть подозрения о причастности ЦРУ — оно в это время довольно активно работало против структур АНК, считая их ответственными за подрывную деятельность по всему африканскому югу.

   Всегда остаётся надежда

   По Манделе не сразу шарахнули из главного калибра. Первое обвинение было умеренно тяжёлым: организация забастовки и незаконное пересечение границы. Приговор — пять лет тюрьмы. Однако через несколько месяцев в результате целенаправленной работы по сбору доказательств полиция смогла предъявить обвинения в диверсиях на объектах гражданского жизнеобеспечения — электростанциях, плотинах и тому подобном, — а также в подготовке иностранного вторжения, что уже тянуло на смертную казнь. На суде Нельсон Мандела откровенно говорил о своих убеждениях и о том, почему руководимая им организация решила перейти к силовым методам борьбы. Он был приговорён к пожизненному заключению.

   

   Камера Манделы в тюрьме на острове Роббен. (Wikimedia Commons)

   
   

   Сегодня некоторые публицисты утверждают, что он отбывал наказание чуть ли не в курортных условиях; это даже не преувеличение, а просто откровенное враньё. В программу «тюремной терапии» входили ежедневные работы в известковом карьере, скудный рацион, издевательства охранников. Манделе разрешалось одно свидание и одно изувеченное тюремной цензурой письмо в полгода. Когда умерли его мать и старший сын, ему не разрешили присутствовать на их похоронах. Да даже в этих условиях он сумел заочно учиться в Лондонском университете, но это вряд ли можно рассматривать как заслугу тюремщиков, — скорее, как проявление его несгибаемого характера.

   Режим несколько смягчился в 1982-м, на двадцатом году заключения. Это стало результатом впечатляющей международной кампании в поддержку Нельсона Манделы, которую руководители ЮАР не могли игнорировать. Через несколько лет президент ЮАР Бота предложил ему свободу в обмен на торжественный отказ от силовых методов борьбы — Мандела отказался, заявив, что вести переговоры может только свободный человек.

   Триумф

   В 1989-м Боту на посту главы государства сменил Фредерик Виллем де Клерк, взявший курс на привлечение чернокожих африканцев к управлению страной. АНК был легализован, многие узники, в том числе и Нельсон Мандела, вышли на свободу. В течение трёх лет де Клерк и Мандела совместно готовили программу мирного транзита власти, результатом которой стали первые в истории Южной Африки свободные и всеобщие парламентские выборы в апреле 1994 года. АНК набрал 62% голосов, Мандела стал президентом, а де Клерк — его первым заместителем; годом ранее они оба получили Нобелевскую премию мира. Новое правительство развернуло масштабную программу социального переустройства, направленную на ликвидацию последствий апартеида, бедности, существенное расширение доступности медицинских, образовательных и иных услуг населению, мирное урегулирование трудовых споров. Роль первого чернокожего президента ЮАР в этом процессе невозможно переоценить.

   

   Мандела голосует на выборах 1994 г. (Wikimedia Commons)

   
   

   Да, не всё проходило гладко, случались вспышки насилия в отношении белых жителей ЮАР, определённую тень на репутацию Манделы бросили «художества» его второй жены Винни, оказавшейся причастной к криминальной деятельности. И всё же это ни в коей мере не может затмить заслуг Нельсона Манделы в деле сохранения гражданского мира в стране, ещё недавно стоявшей на пороге полномасштабной гражданской войны.

   Он был человеком поразительной убеждённости в правоте своего дела. Не в собственной правоте, нет; ему не раз случалось говорить о своих ошибках и заблуждениях. Именно Дела — построения в его любимой Южной Африке общества, основанного на идеях уважения расового и прочего равноправия, социальных гарантий, закона и правопорядка. Он говорил: «Судите меня не по моему успеху, а по тому, сколько раз я падал и снова поднимался».

   А на это способны — только очень сильные люди. Такие, как Нельсон Мандела!

2. Последний император Франции Наполеон III

   Wed, 30 Apr 2025 06:29:00 -0000

   Ещё до захвата власти Луи-Наполеон, ставший позднее императором Франции Наполеоном III, изучил ошибки своего предшественника Луи-Филиппа I. Последний Бонапарт правил чуть дольше, чем последний Бурбон, однако итог царствования оказался катастрофичным. Правда, не столько для императора, сколько для страны.

   Империя — это мир

   Последний император Франции был сыном Людовика Бонапарта — брата первого императора. Во времена Второй империи оппозиция распускала слухи, будто племянник Наполеона I — вообще не родственник Бонапартов. Лучшим опровержением стала биография будущего императора, в которой проявилось истинно наполеоновское стремление к власти.

   Первый раз Луи-Наполеон решил, что французы соскучились по Бонапартам, в 1836 году в Страсбурге, где проходил военную службу. Он явился в казарму, одетый в копию мундира своего дяди. Подкупленные солдаты встретили реинкарнацию Наполеона I благосклонно. Однако на другую казарму денег не хватило, и выходка закончилась арестом наивного мятежника. Луи-Филипп I помиловал незадачливых заговорщиков, а их лидер отделался изгнанием.

   В 1840 году король распорядился доставить в Париж прах Наполеона. Племянник решил, что для французов живой Бонапарт интереснее мёртвого, и высадился с горсткой сторонников в Булони. Кроме наполеоновского мундира при нём был ручной орёл. Птица должна была парить над хозяином, озаряя его славный поход на Париж. Новая авантюра закончилась вторым арестом и пожизненным тюремным заключением в крепости Гам.

   Режим содержания был мягким. Бонапарт гулял по крепости, произвёл двух внебрачных детей, а также анализировал происходящее в стране. Он понял ошибку Луи-Филиппа — уверенность в том, что можно править миллионами французов, опираясь лишь на двести тысяч зажиточных граждан, имеющих избирательные права. Узник написал брошюру «Об искоренении нищеты» — набор рассуждений, симпатичных беднейшим слоям населения. Шесть лет спустя узник сбежал, переодевшись рабочим.

   

   Луи-Наполеон в крепости Гам. (Wikimedia Commons)

   Во Франции Луи-Наполеон появился в богатом на события 1848 году после свержения короля. Поначалу вожди революции, ставшие лидерами парламентских партий, не принимали представителя клана Бонапартов в расчёт. Но за относительно бескровным падением монарха последовали июньские бои в Париже между правительством и рабочими-социалистами. Бойня на улицах столицы дискредитировала и побеждённых, и победителей. Общество не хотело Бурбонов, а парламентская республика ассоциировалась с гражданской войной. Поэтому Учредительное собрание ввело пост президента, избираемого всеобщим голосованием. Главный претендент, правый республиканец генерал Луи Эжен Кавеньяк, воздерживался от каких-либо коалиций с другими партиями и остался без союзников.

   К этому моменту Луи-Наполеон стал невероятно популярен. Не потребовались ни двууголка дяди, ни живой орёл. Секрет успеха был прост: щедрые обещания всем и всего.

   Все классы Франции увидели в Луи-Наполеоне защитника своих интересов. А главное, все поверили, что в стране установится гражданский мир. Поэтому 10 декабря 1848 года за Луи-Наполеона проголосовали более пяти миллионов французов, а за Кавеньяка — в три раза меньше.

   Президентские полномочия истекали через четыре года. Причём без права переизбрания. Уже к осени 1851 года Луи-Наполеон расставил своих сторонников в префектурах и, главное, в армии. В итоге переворот 2 декабря прошёл гладко, хоть и не бескровно — для разгона протестующих пришлось задействовать войска. Лидеры республиканских партий, немало сделавшие для Луи-Наполеона, отправились в тюрьмы. Правда, ненадолго.

   Узурпация власти прошла при поддержке не только армии, но и большинства французов. В своих турне по стране президент-узурпатор утверждал, что «империя — это мир», подразумевая как внешний, так и внутренний. Проведённый 7 ноября 1852 года плебисцит утвердил Францию наследственной империей.

   Империя — это война

   Император сменил на престоле короля-миротворца Луи-Филиппа I. Тот вёл только Алжирскую войну, да и то по наследству. Новый монарх считал, что Наполеон без войны — это не Наполеон. Конфликт с Россией (Крымская война), да ещё и в союзе с Англией, был и популярен, и безопасен.

   Следующий крупный военный конфликт в Европе принёс империи ещё и территориальную прибавку. Наполеон III помог Сардинскому королевству отвоевать Ломбардию у Австрии и за это получил Ниццу и Савойю. При этом в Риме разместился французский контингент. Он был гарантом папского суверенитета. В глазах французов их держава обрела престижный статус «арбитра над схваткой».

   

   Крымская война. (Wikimedia Commons)

   Кроме крупных войн, происходили локальные экспедиции во все части света. Удачно сложилась кампания на востоке Азии. Сначала Париж в союзе с Лондоном победил Китай (1858), а затем французские войска высадились во Вьетнаме и захватили Сайгон. Так началась история Французского Индокитая. Продолжалась экспансия в Северной Африке.

   В 1861 году Наполеон III начал интервенцию в Мексику и посадил в Мехико на трон Максимилиана Австрийского. Но власть мексиканского императора держалась только на французских штыках.

   Империя — это разочарование

   Наполеон III принёс Франции внутренний мир и блеск внешних успехов. Но шли годы, и всеобщий восторг стал сменяться недовольством. Политические элиты не простили узурпацию власти. Промышленники обижались на отмену протекционизма. Главным образом из-за трудностей конкуренции с качеством английских товаров. Но и с Лондоном отношения стали портиться. В Британии были недовольны активной французской экспансией.

   

   Наполеон III. (Wikimedia Commons)

   Роптал пролетариат, поддержавший Бонапарта на президентских выборах. Вопреки обещаниям, император так и не победил нищету. Антиклерикалы злились, что Париж поддерживает папу-ретрограда, а клерикалам не нравилось, что Наполеон III ограничил вмешательство церкви в вопросы образования. Блеск внешних побед перестал радовать. Экзотический Сайгон был слишком далеко, а в Мексике французские солдаты гибли непонятно за что.

   К концу 1860-х Наполеон из «молодого прогрессивного лидера» превратился в пожилого человека, страдающего мочекаменной болезнью. Ходить он мог, только опираясь на трость. Стареющий Наполеон III мечтал вернуть прежнюю популярность. Но он знал всего один рецепт — победоносная война.

   Империя — это катастрофа

   Отвлёкшись на Мексику и Вьетнам, Наполеон III проглядел объединение Германии под верховенством Пруссии. В Париже ждали, что Прусско-австрийская война 1866 года затянется и истощит стороны. Но конфликт завершился за полтора месяца триумфом Берлина. Хитрый Отто фон Бисмарк долго соблазнял императора обещанием помочь то с аннексией Люксембурга, то Бельгии. Но потом выяснилось, что Наполеону III не перепадёт ничего.

   Поводом к Франко-прусской войне стало несогласие Парижа с кандидатурой Леопольда Гогенцоллерна на испанский престол. В ответ на негодование Парижа коварный Бисмарк составил такое письмо, что Наполеон III почувствовал себя оскорблённым и санкционировал «победоносную войну».

   

   Парижане в начале Франко-прусской войны. (Wikimedia Commons)

   Последовала катастрофа — империя оказалась не готова к войне во всех смыслах — от штабного планирования до подвоза провианта. Французы терпели сплошные неудачи. Апофеозом стало окружение армии при Седане и пленение императора. Тотчас же в сентябре 1870-го французы отстранили Наполеона III от власти.

   Подобно своему дяде, Луи-Наполеон скончался на британской территории. Правда, не на далёком острове, а в самой Англии. Это случилось в январе 1873 года. Последние месяцы жизни бывшего императора были печальны из-за физических и моральных мучений. Возможно, он успел осознать свой главный вклад в историю Франции — полная и окончательная дискредитация монархии в глазах подданных.

3. Разрушитель порядка

   Wed, 30 Apr 2025 06:16:00 -0000

   Мария Фёдоровна, супруга наследника Павла Петровича, писала о Потёмкине: «Карьера этого необыкновенного человека была блестящей; ум и способности его были громадными, и думаю, что трудно и даже невозможно начертить его портрет». И всё же давайте рискнём, попробуем…

   «Велик и ростом»

   Суворов, служивший под началом Потёмкина и, по большому счёту, именно «под князь-Григорием» прославившийся, дал ему краткую, но ёмкую характеристику: «Великий человек — велик умом, велик и ростом». Поразительно, но по прошествии двух с лишним столетий диапазон мнений о Григории Александровиче продолжает находиться между двумя названными точками, которые Суворов вовсе не противопоставлял, а объединял. Нынче же они как-то разошлись по краям, и у одних князь Таврический велик умом, а у других — ростом.

   Ростом он действительно был велик, маломерных мужчин среди сердечных друзей Екатерины II не числилось. При этом мнения о его внешности расходились. Самой императрице он казался красавцем: «…Красив, как день, весел, как жаворонок, сияет, как звезда», — описывала она давно уже бывшего на тот момент любовника одному из своих самых доверенных корреспондентов, барону Гримму. «Его фигура огромна и непропорциональна, а внешность отнюдь не притягательна», — докладывал о своих впечатлениях британский посланник сэр Роберт Ганнинг. «Потёмкин высок ростом, хорошо сложён, но имеет неприятную наружность, так как сильно косит», — в чём-то соглашался с коллегой, а в чём-то нет прусский дипломат граф Виктор Сольмс.

   

   Григорий Потёмкин. (Wikimedia Commons)

   
   

   С одной стороны, дело вроде бы ясное: сколько людей — столько и оценок, на всех не угодишь, общепризнанным красавцем Григорий Александрович не являлся, но на многих его внешность производила впечатление.

   Однако при более детальном знакомстве с мнениями людей, знавших князя, о его достоинствах и недостатках самого разного рода мы обнаруживаем, что практически все они находились под большим впечатлением от главного качества Потёмкина — его абсолютной, какой-то совершенной в своей законченности противоречивости.

   Единство и борьба

   «Никогда ещё ни при дворе, ни на поприще гражданском или военном не было царедворца более великолепного и дикого, министра более предприимчивого и менее трудолюбивого, полководца более храброго и вместе нерешительного. Он представлял собой самую своеобразную личность, потому что в нём непостижимо смешаны были величие и мелочность, лень и деятельность, храбрость и робость, честолюбие и беззаботность» — таким виделся любимец российской императрицы французскому посланнику графу Сегюру.

   Ему вторит знаменитый острослов, австрийский князь Шарль-Жозеф де Линь; для нас более важно сейчас даже не то, что мемуарист был наблюдателен и прекрасно владел словом, но его знание «предмета»: он служил в армии Потёмкина начальником артиллерии во время Русско-турецкой войны 1787−1791 годов и был рядом с ним под Очаковом. «Показывая вид ленивца, трудится беспрестанно; не имеет стола, кроме своих колен, другого гребня, кроме своих ногтей; всегда лежит, но не предаётся сну ни днём ни ночью; беспокоится прежде наступления опасности и веселится, когда она настала; унывает в удовольствиях; несчастлив от того, что счастлив; нетерпеливо желает и скоро всем наскучивает; философ глубокомысленный, искусный министр, тонкий политик и вместе избалованный девятилетний ребёнок; любит Бога, боится сатаны, которого почитает гораздо более и сильнее, чем самого себя; одною рукою крестится, а другою приветствует женщин; принимает бесчисленные награждения и тотчас их раздаёт; лучше любит давать, чем платить долги; чрезвычайно богат, но никогда не имеет денег; говорит о богословии с генералами, а о военных делах с архиереями; по очереди имеет вид восточного сатрапа или любезного придворного века Людовика XIV и вместе изнеженный сибарит».

   

   Потёмкин принимает отречение крымского хана. (Wikimedia Commons)

   
   

   Казалось бы, ходячее недоразумение, сочетание несоединимых свойств? Но де Линь, чьё остроумие обычно не щадило объект его характеристик, вдруг в своих выводах доходит почти до панегирика: «Какая же его магия? Гений, потом и ещё гений; природный ум, превосходная память, возвышенность души, коварство без злобы, хитрость без лукавства, счастливая смесь причуд, <…> чрезвычайно тонкий дар угадывать то, что он сам не знает, и величайшее познание людей; это настоящий портрет Алкивиада».

   Шарль Массон, молодой француз, служивший преподавателем в кадетском корпусе в Петербурге, зафиксировал в своих записках, быть может, ключевое свойство Потёмкина: «Он создавал или уничтожал всё, он приводил в беспорядок всё. Когда его не было, все говорили лишь о нём; когда он находился в столице, никого не замечали, кроме него. Вельможи, его ненавидевшие и игравшие некоторую роль разве только в то время, когда князь находился в армии, обращались в ничто при его возвращении…»

   Созидатель хаоса

   Итак, князь Таврический творил вокруг себя хаос. Иногда в подобном разрушении порядка было куда больше смысла, чем в самом порядке, мертворождённом и попросту вредном для дела. Например, в вопросе о военной форме: чему отдать преимущество — внешнему виду или удобству солдата? У Потёмкина — ни малейших сомнений: «Завивать, пудриться, плесть косы — солдатское ли сие дело; у них камердинеров нет. На что же пукли? Всяк должен согласиться, что полезнее голову мыть и чесать, нежели отягощать пудрою, салом, мукою, шпильками, косами. Туалет солдатский должен быть таков: что встал, то готов. Если бы можно было счесть, сколько выдано в полках за щегольство палок и сколько храбрых душ пошло от сего на тот свет?.. Простительно ли, что страж целости отечества удручён был прихотьми, происходящими от вертопрахов, а часто и от безразсудных?»

   

   Штурм Очакова. (Wikimedia Commons)

   
   

   В другой раз, напротив, отказ от установленных правил вредил делу. Пушкин передавал слух, по многим признакам достоверный, «анекдот» в старом смысле этого слова — «подлинная и забавная история»: «На Потёмкина часто находила хандра. Он по целым суткам сидел один, никого к себе не пуская, в совершенном бездействии. Однажды, когда был он в таком состоянии, множество накопилось бумаг, требовавших немедленного его разрешения, но никто не смел к нему войти с докладом. Молодой чиновник, по имени Петушков, подслушав толки, вызвался представить нужные бумаги князю для подписи. Ему поручили их с охотою и с нетерпением ожидали, что из этого будет. Петушков с бумагами вошёл прямо в кабинет. Потёмкин сидел в халате, босой, нечёсаный, грызя ногти в задумчивости. Петушков смело объяснил ему, в чём дело, и положил перед ним бумаги. Потёмкин молча взял перо и подписал их одну за другою. Петушков поклонился и вышел в переднюю с торжествующим лицом: «Подписал!..» Все к нему кинулись, глядят: все бумаги в самом деле подписаны. Петушкова поздравляют: «Молодец! Нечего сказать». Но кто-то всматривается в подпись — и что же? на всех бумагах вместо: князь Потёмкин — подписано: Петушков, Петушков, Петушков…»

   Известно, что Григорий Александрович не любил позировать художникам. Возможно, в этом кроется не каприз, а инстинктивный протест против бессмысленной попытки запечатлеть мгновение. Вероятно, отсюда же отсутствие потребности в постоянном пристанище. Известный историк и мемуарист Сергей Глинка подмечал: «У князя Таврического не было никакой оседлости. Не строил он замков, не разводил садов и зверинцев: дворец Таврический был даром Екатерины II, а у него своего домовитого приюта не было нигде… И этот исполин, повторяю, ещё был странником; он жил беспризорно и умер в пустыне, на плаще под сводом сумрачного неба октябрьского». Из того же ряда известный рассказ хозяина одного из имений, где во времена его деда бывал светлейший: «Потёмкин любил простор, и кровати были ему тесны, он и выбрал себе биллиард, находившийся в библиотеке деда».

   «Столетье безумно и мудро»

   Создаётся впечатление, что любая мало-мальски прочная конструкция — будь то вражеская крепость или собственное мужское счастье — вызывала у него неодолимое стремление её разрушить. Добившись (а это получилось далеко не сразу) ответного чувства от разборчивой в этом вопросе императрицы, он не мог сдержать своего бурного темперамента и заводил один роман за другим. Например, в середине 1776 года, когда место Григория Александровича уже занял Завадовский, но по многим признакам это решение Екатерины ещё не было окончательным, он вовсю «крутил амуры» с родной племянницей Александрой Энгельгардт. «Прости меня, мой сударик, люби меня всегда, то Сашенька будет спокойна. Целую ручки твои и ножки» — немного чересчур для простого изъявления родственной привязанности к дядюшке, не так ли? Всего за три месяца до этого он писал отставившей его царице: «Не дивись, что я беспокоюсь в деле любви нашей. Сверх бессчётных благодеяний твоих ко мне, поместила ты меня у себя на сердце. Я хочу быть тут один преимущественно всем прежним для того, что тебя так никто не любил; а как я дело твоих рук, то и желаю, чтоб мой покой был устроен тобою, чтоб ты веселилась, делая мне добро».

   

   Екатерина II. (Wikimedia Commons)

   
   

   С его образом всё обстоит практически так же, как с самым устойчивым мифом, носящим его имя, — потёмкинскими деревнями. Было ли, не было — доподлинно неизвестно. Могло быть — это было бы в его стиле. Не в духе проходимца, пытающегося прикрыть «распил бюджета», в духе мастера «виртуальной реальности» своего времени, выдающегося архитектора «воздушных замков», одним из которых была его собственная жизнь.

   Любые сегодняшние оценки Потёмкина будут блёклыми, увы. Как писал спустя век с лишним после его кончины по совершенно другому поводу виднейший российский юрист, «мы живём в серое время; серые, лишённые оригинальности люди действуют вокруг нас и своею массой затирают немногих выдающихся людей». Он был сыном того странного нам века, когда величайший полководец прилюдно кричал петухом, незаурядный поэт служил губернатором, а императрица издавала юмористический журнал.

   Порядок начался позже. И в нём не было места Потёмкину.

   Купить журнал «Дилетант» № 90 (июнь 2023)

4. Тать, иль вор, иль душегубец

   Tue, 29 Apr 2025 06:11:00 -0000

   Понятие «лихой человек» в «Русской правде» отсутствует. Оно появляется в Великом княжестве Московском только в самом конце 15-го века. Ещё в 1488 году его в отечественном праве нет: Уставная Белозерская грамота, перечисляя тяжкие преступления «против жизни и имущества граждан», называет только воровство, разбой и убийство («…А доведут <донесут — Авт.> на кого татьбу, или розбой, или душегубьство…»). Пройдёт всего девять лет, и Судебник Ивана III расширит состав за счёт злостной клеветы и обобщит: «А доведуть на кого татьбу, или разбой, или душегубство, или ябедничество, или иное какое лихое дело…» То есть, выражаясь современным языком, речь идёт о категории тяжких преступлений.

   Лихие времена

   16-й век ознаменовался заметным ростом и усложнением структуры преступности. Историки спорят о причинах этого явления, но само его существование несомненно: активизируются фальшивомонетчики, растёт число нападений на монастыри, на дорогах (особенно ведущих к ярмаркам) становится совсем скверно. Преступность профессионализируется, число людей, для которых грабежи и убийства являются главным источником дохода, неуклонно растёт.

   Надо заметить, что в составе разбойничьих шаек мы встречаем далеко не только угнетённые и нищие «низы», — напротив, разбоем нередко промышляют профессиональные военные — «дети боярские», оттачивающие навыки своего ремесла на торговых людях и крестьянах позажиточнее. И то сказать: служба князю прибыток то ли даст, то ли нет, а тут — дело верное.

   «…Розбойников сами бы обыскивали»

   Если Судебник 1497 года вскользь упоминает «лихих людей» всего трижды, то во второй четверти 16-го века они, судя по законодательству и действиям власти, превращаются в серьёзную проблему. «Били естя нам челом о том, что у вас в тех ваших волостях многия села и деревни розбойники розбивают, и животы ваши грабят, и села и деревни жгут, и на дорогах многих людей грабят и розбивают, и убивают многих людей до смерти; а иные многие люди у вас в волостях розбойников у себя держат, а к иным людем розбойники с розбоем приезжают и розбойную рухлядь <имущество — Авт.> к ним привозят…» — констатируется от имени малолетнего великого князя Ивана Васильевича, пока ещё не Грозного, в Белозерской губной грамоте 1539 года. Характерно, что здесь уже видна целая организованная система: помимо собственно разбойников имеются укрыватели («розбойников у себя держат») и скупщики краденого.

   Криминогенная обстановка вызвала к жизни то, что историки позже назовут «губной реформой» (губа — административно-территориальная единица, насчитывавшая два-три десятка деревень). Населению было велено создавать отряды для борьбы с «лихими людьми» под руководством губных старост, которых выбирало местное дворянство, а на государственных землях — «излюбленных голов», избиравшихся крестьянством. Полномочия этих прадедушек современных отделов по борьбе с оргпреступностью были весьма велики и включали пытки подозреваемых и казнь уличённых в «лиховстве».

   Трудности квалификации

   Кто же попадал в «лихие люди»? Это не любой человек, однажды совершивший тяжкое преступление, а статус, сам по себе предполагающий наказание: человек, который лихими делами живёт. Поэтому законодатель требовал от тогдашних «органов» не столько доказывания участия «лихого человека» в конкретных деяниях, сколько установления его принадлежности к «ведомым лихим», то есть всем известным разбойникам. Отсюда же и обязательное, не оставляющее места для судейских раздумий назначение смертной казни: Уставная книга Разбойного приказа прямо говорит, что содержать таких людей в заключении невозможно, так как собратья по ремеслу непременно попытаются их освободить.

   

   Приказ в Москве. (Wikimedia Commons)

   
   

   Особая процедура причисления подозреваемого к «ведомым лихим людям» называлась «облихованием» и была, по сути, особой формой судебного процесса. Она предусматривала сбор свидетельских показаний вплоть до «повального обыска» — опроса всех жителей какой-либо местности — и применение пытки. Хотя пытка применялась как следственное действие и ранее, именно законодательство о «лихих людях» официально ввело её в следственную практику. Она была необходима для получения ещё одного (наряду с обвинением от «доброго человека» и результатами повального обыска) свидетельства — собственного признания; если таковое не получалось, то обвиняемый не считался «полноценным» «лихим человеком» и отправлялся в тюрьму, откуда теоретически мог выбраться «по вновь открывшимся обстоятельствам».

   Если же обыск признавал его «добрым человеком», дело передавалось в обычный состязательный суд, где у ответчика имелись реальные шансы получить признание своей невиновности. Облихование было делом серьёзным и ответственным, за ошибки и намеренную ложь участвовавшие в нём «добрые люди» могли быть наказаны кнутом.

   Получилось как всегда

   Губную реформу трудно назвать успешной, организованной преступности она не только не победила, но, судя по всему, даже остановить её рост не смогла. Это не удивительно: должным образом стимулировать губных старост и «излюбленных голов» государство не сумело. Они не получали жалованья и вдохновлялись только посулами: «…А учнут те выборные судь судити и управу меж крестьянства чинити прямо по нашему уложенью, по Судебнику и по уставной грамоте, безволокитно и безпосулно… и мы с их вытей <единица площади — Авт.>, что за ними пашни, пошлин и податей всяких имати не велим да сверх того пожалуем». То есть: будешь судить по закону и без взяток, мы тебя освободим от налогов и выплатим премию. С учётом специфики службы награда, прямо скажем, не больно привлекательная…

   Вершиной же законодательства о «лихих людях» становится Соборное уложение 1649 жалованья — там им посвящена целая глава в 104 статьи, где подробнейшим образом расписаны все материальные и процессуальные нормы. Особенно трогательно смотрится забота о сохранении имущества подозреваемых: постройках, скотине, зерне, несжатом хлебе и всходах — ведь в случае обвинительного приговора всё это отходило государству.

   Петровская эпоха с понятием «лихой человек» покончит — наступит время несравненно более высокой степени детализации всего и вся, не только правовых понятий. Но из народного сознания оно, конечно, никуда не денется, только коннотацию поменяет с отрицательной на положительную. Особенности национального правосознания, что тут скажешь…

5. Сладкая империя Абрикосовых

   Tue, 29 Apr 2025 06:01:00 -0000

   Имя Абрикосова гремело на всю Россию. Они единственные из русских фабрикантов-кондитеров составляли достойную конкуренцию иностранцам: Борману и Конради, Сиу и Эйнему… Сады, сахарный и консервный заводы в Крыму позволили добавить к традиционному кондитерскому ассортименту глазированные фрукты (которые прежде выпускали преимущественно немецкие компании), варенья и компоты, а также и баклажанную икру, фаршированные перцы и помидоры, кабачки и т. д. Получившая в 1899 году почётное звание Поставщика двора компания контролировала немногим меньше половины торговли кондитерскими изделиями в России, а её оборот составлял более 2 млн рублей.

   Производство Абрикосова помимо сопутствующих подразделений (лаборатории и ящичного цеха) имело собственный цех по изготовлению упаковок из жести и картона, который возглавлял зять основателя дела профессиональный художник Фёдор Михайлович Шемякин.

   

   Реклама товарищества. (Wikimedia Commons)

   
   

   А сами абрикосовские упаковки были достойны поэмы. Для публики попроще — жестянки в виде плетёных коробов и саквояжей, тележек и бочек на колёсах; картонажи в форме глобусов и книг. Отслужив своё в качестве коробки для конфет или печенья, они становились игрушкой для детей или применялись в домашнем быту для хранения ниток, пуговиц и прочих мелочей. Для покупателей побогаче — деревянные коробки, обтянутые бархатом и шёлком с нарисованными от руки цветами, птичками и т. п. Наполненные шоколадом и конфетами, они были прекрасным подарком дамам, тем более что форма и размеры упаковки позволяли использовать её и в качестве коробки для перчаток.

   «Умные» сладости

   Владельцы кондитерских фабрик без устали соревновались друг с другом в разнообразии изображений на бонбоньерках и фантиках, имевших вполне дидактическое значение. Так, Абрикосовы выпускали серийный шоколад «Этнографический», знакомивший покупателей с народами России; «Зоология рыб» с детальными изображениями щук, язей и сигов; «Бабочки» с такими же точными рисунками махаонов, адмиралов и их латинскими названиями.

   Серийными были и рекламные открытки Абрикосовых: «Древняя Москва», где вид памятника сопровождался его подробным описанием, или «Сказки Пушкина» в иллюстрациях Бориса Зворыкина… Как и другие производители сладкого, Абрикосовы печатали к своей продукции красочные вкладыши. Это могли быть картинки для вырезания или поздравительные карточки. Кроме того, в магазинах Абрикосовых можно было приобрести фарфоровые игрушки, к которым прилагались конфеты, шоколад с сюрпризами внутри, а к Пасхе — шоколадные яйца разных размеров.

   Кондитерский креатив

   В эпоху, когда предпринимательский успех определялся в первую очередь изобретательностью, Абрикосовы регулярно баловали публику «новостями» — то есть новинками производства или рекламы. Персонал абрикосовских магазинов придумывал необыкновенные приманки для покупателей: например, устраивал в магазинах выставки пасхальных яиц перед Пасхой или новогодних подарков зимой; подряжал на работу в одном магазине только блондинок, а в другом — исключительно брюнеток, о чём заблаговременно извещал публику…

   

   Магазин Абрикосовых на Невском проспекте. (Wikimedia Commons)

   
   

   Считается, что изготавливать к Рождеству завёрнутые в разноцветную фольгу фигурки рождественского деда (современного Деда Мороза) и зайчика придумали именно у Абрикосовых, и эта традиция сохранялась фабрикой, получившей имя революционера П. А. Бабаева, все советские годы и дожила до наших дней. А к юбилею А. С. Пушкина, торжественно отмеченному в 1899 году, были выпущены медали с профилем поэта, которые получил каждый московский гимназист.

   Имели значение и названия изделий. «Товарищество А. И. Абрикосова сыновей» славилось конфетами, приготовленными на фруктовых соках. Они так и назывались: айвовые, лимонные, апельсинные, рябиновые, барбарис… Идя в ногу со временем, фабриканты давали конфетам и другие названия: «Интернациональные», «Прогресс», «Цеппелин» и «Воздухоплаватели»…

   Дней Абрикосовых прекрасное начало

   Между тем начиналось всё довольно скромно. Основателем династии был Степан Николаев — крепостной крестьянин помещицы Левашевой из Пензенской губернии. Уже в зрелом возрасте он перебрался в Москву и в 1804 году занялся кондитерским ремеслом. По семейной легенде, особенно удавалась ему абрикосовая пастила, благодаря чему и появилась «вкусная» фамилия, ставшая визитной карточкой семейного предприятия. Семейное дело продолжили сыновья Николаева — и поначалу даже преуспевали, но потом удача от них отвернулась.

   Зато к внуку судьба благоволила. Внук Степана Абрикосова Алексей, выучившись у немецкого кондитера Гофмана, в 1847 году открыл собственную «конфектную» мастерскую. Спустя два года Абрикосов женился на Агриппине Мусатовой, происходившей из семьи владельца табачной и помадной фабрик. Её сестра была замужем за знаменитым чаеторговцем К. А. Поповым. Этот брак и стал основанием империи Абрикосовых. Во-первых, полученные в результате женитьбы связи и пять тысяч рублей приданого позволили Абрикосову развернуть масштабное кондитерское производство. Во-вторых, у счастливой пары было завидное потомство — 10 сыновей и 12 дочерей.

   

   Алексей Иванович Абрикосов. (Wikimedia Commons)

   
   

   Именно сыновья Абрикосова, выкупив у отца кондитерскую фабрику и учредив в 1880-м «Товарищество А. И. Абрикосова сыновей», начали бурное развитие семейного предприятия, уделив огромное внимание рекламе и организации производства, включая не только механизацию основных процессов и соответствие самым строгим требованиям гигиены, но и социальную поддержку работников.

   При фабрике был устроен рабочий городок с общежитием для одиноких и семейных, больницей, столовой, клубом, детским садом и церковью и — впервые в России — с фабричным магазином, в котором сласти продавались сотрудникам со значительной скидкой. Регулярно проводившиеся дни открытых дверей помогали вербовать свежую рабочую силу, привлекая её порядком и бытовыми удобствами, а также демонстрировали покупателям высокие стандарты производства и исключительную чистоту.

   Славные потомки

   Многочисленные дети Абрикосовых произвели на свет многочисленных внуков, для воспитания которых Абрикосовы-старшие построили в Подмосковье обширную усадьбу с просторным барским домом с колоннами, цветниками, прудами и тенистыми аллеями — Внуково.

   Счастливое детство во Внукове и «предприимчивые» гены сыграли свою роль: внуки и правнуки Абрикосовых поддерживали славу фамилии. Дмитрий Иванович Абрикосов в 1921—1925 годах возглавлял старое российское посольство в Японии, где до 1925 г. Советскую Россию не признавали. Хрисанф Николаевич Абрикосов стал корреспондентом, секретарём и горячим последователем Льва Толстого. Патологоанатом Алексей Иванович Абрикосов в 1924 году руководил вскрытием тела Владимира Ленина. Михаил Фёдорович Шемякин (тоже внук А. И. Абрикосова) стал известным художником… Из той же семьи вышли артисты Театра им. Е. Вахтангова Андрей Львович и Григорий Андреевич Абрикосовы, нобелевский лауреат физик Алексей Алексеевич Абрикосов… Так что границы империи Абрикосовых расширились далеко за пределы кондитерского дела.

6. Дело весёлой вдовы

   Tue, 29 Apr 2025 06:00:00 -0000

   Америка времён Великой депрессии переживала острый кризис моральных ценностей, но совершенно не факт, что именно это подтолкнуло красотку из города Салем убить своего скучного мужа. Как и не факт, что она вообще его убивала… В истории почти вековой давности разбираются Сергей Бунтман и Алексей Кузнецов.

   С. БУНТМАН: Добрый вечер! Мы с вами начинаем очередное наше дело разбирать, и сегодня будет некая весёлая вдова, вдова Костелло из…

   А. КУЗНЕЦОВ: Действительно, весёлая вдова, и это дело не в том, что я, там, завидую славе композитора Легара и решил украсть у него название: дело в том, что это почти дословный перевод самого распространённого словосочетания, которым пользовались — мы в этом убедимся — пользовались газеты того времени, описывая этот процесс, smiling widow, улыбающаяся…

   С. БУНТМАН: А, smiling, улыбающаяся, улыбка, да.

   А. КУЗНЕЦОВ: Smiling, да, улыбающаяся вдова, да.

   С. БУНТМАН: А та, та-то merry как раз.

   А. КУЗНЕЦОВ: Вот smiling widow, её награждали самыми разными эпитетами, об этом, я думаю, мы, так сказать, успеем сказать, но вот я к тому, что это не наше, вот, какое-то неуместное веселье: этот процесс с самого начала будет носить характер такой вот очень, очень театрализованный, в нём будет много элементов буффонады, и это не случайность, это, в общем, осознанный выбор женщины, которая будет находиться, единственная, на скамье подсудимых. Ну, для начала мы с вами перенесёмся на северо-восток Соединённых Штатов, в Новую Англию — пожалуйста, дайте нам, Полин, первую карту: мы перенесёмся в городок Пибоди, значит, вот там он, севернее Бостона — мелко всё, я понимаю, но я тонкой красной линией подчеркнул название…

   С. БУНТМАН: Ну в том же штате?

   А. КУЗНЕЦОВ: …тически, вот, и в начале тридцатых годов 20-го века, ну, небольшой, можно сказать, город, 21 тысяча тогда там проживала, вокруг в основном фермы, Массачусетс есть Массачусетс, но в самом городке довольно много промышленных предприятий. И вот вторую картинку нам сейчас Полина покажет. Обратите внимание на то, что нам сразу бросаются в глаза фабричные трубы.

   С. БУНТМАН: Да, живописненько, да. Ну действительно.

   А. КУЗНЕЦОВ: А дело в том, что раз фабричные трубы — значит, в большом авторитете в городе должна быть пожарная команда, это нам сегодня будет важно.

   С. БУНТМАН: Да.

   А. КУЗНЕЦОВ: А почему фабричные трубы? Потому что городок такой, достаточно производственный, это по, даже по американским меркам довольно крупный центр кожевенного производства, обработка кож.

   С. БУНТМАН: Ещё и воздух свежий.

   А. КУЗНЕЦОВ: Ну, что делать, да, ну всё-таки рядом океан, поэтому, я надеюсь, проветривает. Население довольно интернациональное, значит, вот в тридцатые годы треть населения городка — это люди, которые родились не в Соединённых Штатах, а приехали, соответственно, сравнительно в недавнее время, в основном, конечно, после Первой мировой войны. Кто? Ирландцы — ну, ирландцы, понятно, что начали приезжать ещё в середине 19-го века, и у жертвы, так сказать, нашего сегодняшнего преступления, он как раз из ирландской семьи, потому что Костелло — многие думают, что это итальянская фамилия…

   С. БУНТМАН: Нет, очень много ирландцев таких, да.

   А. КУЗНЕЦОВ: Нет, это ирландская фамилия, на самом деле знаменитый мафиозо Фрэнк Костелло…

   С. БУНТМАН: Да, Костелло, да.

   А. КУЗНЕЦОВ: Так он переделал свою фамилию, у него на самом деле похожая, но итальянская фамилия, а Костелло — это он её, так сказать, американизировал. Кроме ирландцев, турки, греки, русская община есть, так сказать, вот, из тех, кто эмигрировал, соответственно, в основном после революции, и вот, соответственно, в этом городке — достаточно тихом, достаточно спокойном — в феврале тридцать третьего года происходит событие совершенно неординарное.

   Что же такое случилось? Молодая женщина, которую звали Нелли Айерс, работала агентом, торговым агентом местной кондитерской фабрики: она ходила от двери к двери и предлагала всякую продукцию, конфеты, в частности вот хит того сезона, о котором идёт речь — это были шоколадные помадки, и вот она эти помадки, значит, всем предлагала. Дом, в который она пришла, был очень перспективный: дело в том, что в этом доме было много потенциальных потребителей шоколадных помадок, в доме жило, смотрите, муж с женой, у них трое детей, достаточно маленьких, так сказать, дошкольники и младшие школьники на этот момент, мужа папа, пожилой джентльмен, жены оба родителя, немолодая пара, плюс ещё брат жены, то есть шесть взрослых и трое детей. Сами понимаете, так сказать, куда сбывать помадку, если не в такой, значит, перспективный дом?

   Она поговорила с хозяйкой — с которой она, я думаю, была знакома, потому что это всё люди местные — она поговорила с хозяйкой несколько минут (дело происходит утром, где-то в районе одиннадцати часов утра) и договорилась, что она ей прямо сейчас продаст фунт помадки, то есть более четырёхсот граммов. Хозяйка сказала — мне надо подняться на второй этаж, у меня там сумочка, в сумочке деньги, сейчас я, значит, спущусь. И спускается вниз реактивной кометой, ай, ай, муж умер, такое это самое, не до помадки.

   Потом, когда в городок — ну, а точнее, не столько, ну, сначала в этот городок, в Пибоди, а потом в соседний Салем, где будет проходить процесс — когда туда понаедут журналисты не только со всего Массачусетса, но и со всей Америки, любого, у кого будет в запасе хоть пара слов, будут донимать всякими интервью, и вот эта вот молодая торговка — она будет давать такие, очень обиженные интервью, дескать: ну что ж, порядочные люди так не поступают, но ведь обещала купить фунт помадки — подумаешь, муж умер, у кого муж не умер, у всех мужья умерли, да, что ж теперь, он уже умер, он уже, так сказать, лежит, остывает, чего помадку-то не купить? Ты купи помадку, раз обещал, и давай дальше по своим, так сказать, свежим вдовьим делам. Ну, оставим это на её совести.

   Только что ощутившая себя вдовой бросается звонить семейному доктору, доктору Помрою, который регулярно бывал в доме, потому что, во-первых, дети болеют, разумеется, так сказать, один за другим, ну, а кроме того, у мужа были определённые проблемы со здоровьем, о чём, естественно, будет сказано, это тоже важно. Но доктора Помроя не оказалось дома, значит, она бросилась звонить другому врачу, приехал врач, осмотрел, говорит — ну да, умер, судя по тому, что уже холодный, видимо, вот, умер не совсем только что. Потом, когда…

   И пора их представить, разумеется, давайте начнём с покойного — Полин, покажите нам, пожалуйста, фотографию джентльмена в военной, ну, точнее, не в военной — в пожарной, конечно же, форме: вот, покойный, Уильям Костелло, значит, в тридцать третьем году ему тридцать восемь лет, ну или тридцать семь, я не могу сказать, исполнилось ему уже тридцать восемь или нет, он девяносто пятого года рождения. Поскольку он из ирландской семьи, он католик, причём католик он очень такой вот, что называется, убеждённый и правоверный: каждый день обязательно час, а если есть время, то и больше часа на молитву, соблюдает праздники, каждое воскресенье в церкви, если не на дежурстве, по возможности, участвует, там, в различного рода, значит, деятельности, вот, церковной, околоцерковной.

   Он вообще ветеран войны, значит, он был в Европе в составе Американского экспедиционного корпуса в семнадцатом-восемнадцатом году, там попал под немецкую газовую атаку. Видимо, он отделался легко, но, тем не менее, вот в тот период, о котором мы ведём речь, когда ему ещё сорока нет, он уже потихонечку начинает собирать документы о всяких своих недугах, потому что он рассчитывает получить от правительства Соединённых Штатов пенсию — видимо, не связанную с прекращением работы, это пенсия не по возрасту.

   С. БУНТМАН: Нет, просто это военная пенсия, вот. Ветеранская пенсия.

   А. КУЗНЕЦОВ: Ветеранская военная пенсия, да, связанная с тем, что он потерял, там, здоровье, находясь в армии Соединённых Штатов. Что о нём ещё известно? Видимо, очень скучный человек. Служака, благодаря этому он довольно быстро, за какие-то там десять с небольшим лет, он поднялся от рядового пожарного до капитана, то есть до начальника местной пожарной команды. Ну, вряд ли в Пибоди она такая уж большая, но, тем не менее, значит, из всех он начальству показался наиболее подходящим на эту должность. Какие-то особенные интересы, вот кроме его религиозности, у него не прослеживаются.

   Будучи уже не мальчиком, уже вернувшись с войны, в девятнадцатом году он совершенно случайно познакомился с совсем молоденькой девушкой, которой ещё восемнадцати на тот момент не было. Дайте нам, пожалуйста, Полин, следующую фотографию: на ней две взрослых женщины, но женщина, которая по центру, в таком, церковном одеянии, с крестом на груди — она нас не интересует, а вот слева, собственно говоря, это и есть миссис Костелло и трое их детей, две девочки старшие и мальчик помладше.

   Вообще у них родилось четверо детей, был ещё один мальчик, третий по счёту, но он маленьким умер, в возрасте шестнадцати месяцев, от какой-то болезни он скончался — а вот это дети вот в том самом тридцать третьем году, в котором это всё происходит, но уже после процесса, то есть это уже вторая половина тридцать третьего года. Каким образом он с ней познакомился? Он шёл к себе на службу, а она на углу рядом с пожарной частью стояла и раздавала вот эти самые поминальные маки: в Соединённых Штатах после Первой мировой войны стилизованное изображение мака, а иногда и живой мак в петлице костюма стал таким вот поминальным символом, в память об…

   С. БУНТМАН: Ну это — это и в Британии есть то же самое.

   А. КУЗНЕЦОВ: Но мне кажется, это началось с американцев, а потом уже.

   С. БУНТМАН: Может быть, может быть, да, переселилось в Британию.

   А. КУЗНЕЦОВ: Да.

   С. БУНТМАН: Но, во всяком случае, это вот 11, 11 ноября как раз и надевали.

   А. КУЗНЕЦОВ: Совершенно верно, и вот эти бутоньерки, сделанные, там, я уж не знаю, из бумаги, из ткани, из чего-то, она раздавала… Идёт человек в форме, напоминающей военную, да, значит, она ему этот самый мак дала, он его взял, собрался идти дальше, она его цоп за рукав — куда? Надо сказать, что они были, видимо, полной противоположностью. Она живая, заводная, поскольку девушка ещё молодая — можно сказать, мальчишница, всегда любила находиться в центре мужского внимания, веселушка, хохотушка, певунья, в общем, такой вот… Из родительского дома ушла, чтобы, там, её не доставали всякими нравоучениями. Она из протестантской семьи, но, видимо, это её не очень всё беспокоило, потому что когда они будут венчаться, то без всяких споров они венчаются по католическому обряду, никогда — на этот счёт никогда никаких проблем не было, она легко веру сменила, так сказать, видимо, для неё это большой проблемой не было. И она его там, значит, начала вовлекать, шутить с ним и так далее. А он такой вот серьёзный, основательный мужчина.

   Я в одной американской книжке, которую читал к сегодняшней передаче об этом процессе, встретил анекдот, анекдот в старом смысле слова о президенте Кулидже, который тоже был таким вот очень, так сказать, угрюмым, молчаливым, религиозным человеком: как-то он вернулся, значит, из церкви с воскресной проповеди, на которой почему-то жена его не сопровождала, она была дома, и она, несмотря на долгие годы брака не утратившая привычки пытаться его расшевелить, начала к нему приставать с разговорами. О чём говорил сегодня пастор в церкви? Кулидж подумал и сказал — о грехе. Ей показалось, что это успех, она решила расширить прорыв и тут же, и тут же задала второй вопрос: а что он сказал о грехе? Кулидж подумал и сказал: не одобрил. Didn’t approve. Вот покойный Уильям Костелло, видимо, был действительно очень похож вот на такого бирюка-барсука, да? Но, тем не менее, они поженились — он четыре года думал, они в девятнадцатом познакомились, в двадцать третьем была свадьба.

   С. БУНТМАН: Да, основательное дело.

   А. КУЗНЕЦОВ: Основательное.

   С. БУНТМАН: Не встал на ноги ещё, вот, в своей пожарной команде, вот.

   А. КУЗНЕЦОВ: Я, кстати говоря, почти уверен, что его решение наконец жениться с каким-то назначением было связано, там, его продвинули в какие-нибудь сержанты, да — он решил, что вот, наконец, да, солидный человек, пора завести солидный дом. Значит, в этом браке, как нетрудно посчитать, довольно регулярно рождались дети. Всё это её, видимо, совсем не радовало, плюс ко всему, и это отмечают несколько людей, которые пишут об этом процессе — у неё была внешность, она брюнетка, у неё была внешность такого типа, когда рано взрослеют и рано начинают увядать, вот такая южная такая особенность, да? Седина виднее, естественно, да, кожа смуглая, поэтому вот тоже всё, всё это виднее, и её это, видимо, очень беспокоит.

   Один из комментаторов, один из журналистов, писавших о процессе, видимо, для интеллектуальной публики, решил блеснуть — назвал её местной госпожой Бовари. Ну, у неё от Эммы Бовари только провинциальный городок, пожалуй, потому что Эмма — ну, насколько я, я очень давно «Госпожу Бовари» читал, но насколько я помню, Эмма вот не принадлежала к числу таких вот дам, которые всё время ищут мужского внимания.

   С. БУНТМАН: Нет, она просто очень маялась.

   А. КУЗНЕЦОВ: Она просто очень мается, совершенно верно, а этой, действительно — вот ей хочется весёлой жизни, ей хочется музыки, ей хочется, чтобы на неё смотрели мужчины, значит, пожирающими взглядами, ну, а тут сами понимаете, ещё старичьё в доме в комплекте трёх человек, тоже, сами понимаете, всё время, так сказать, норовят там, нудеть, а у неё, кстати сказать, из прислуги только приходящая домработница, так что в основном хозяйство на ней, ну, там, возможно, на её маме, там, что-то приготовить, но всё равно.

   Она потом будет описывать предшествующие часы таким образом: мужа не было дома допоздна, он пришёл уже во втором часу ночи, но было известно, где он был, и было известно заранее, что он придёт поздно — судя по всему, у них в пожарной команде кто-то умер, либо кто-то из пожарных, либо кто-то из родственников, на следующий день были запланированы похороны, а накануне были, ну, в каком-то, видимо, баре они собрались, хотя «сухой закон», ну — ну чёрт его знает, ну нашли возможность, да. Они поминали. Значит, как она сама утверждала — он пришёл, я легла, но я слышала, что вот он ходит, никак не ляжет, а чего он ходит? Ну вообще его желудок очень беспокоил, у него действительно давняя, застарелая проблема — несварение желудка, так что потом врачи это, в частности семейный доктор это подтвердит, да, похоже на правду.

   Вот он не находил себе места, искал, что бы сделать, и даже смешал, там, я заранее приготовила компоненты — он смешал, значит, состав для чистки, у меня на следующий день планировалась уборка, я, значит, хотела чистить котёл в бойлерной, котёл этот самый, обогревательный, вот, он, значит, смешал в баночке из-под кофе состав для чистки котла, которым я пользовалась, но потом под утро лёг, я проснулась — он спит, я не стала его будить, позвонила на работу, сказала: он на похороны не придёт, он себя плохо чувствует. Ну, всякое, наверно, бывает, да, в каждой семье своё, но вот мне трудно себе представить эту ситуацию на самом деле, Серёжа, смотри: муж зануда, муж службист, похороны, то есть вещь, к которой он, правоверный католик, должен, безусловно, относиться в высшей степени серьёзно.

   С. БУНТМАН: Ну и командир ещё.

   А. КУЗНЕЦОВ: Плюс на него все смотрят, да? И то, что она в этой ситуации не потрясла его за плечо, не спросила — милый, да, ты вот, тебе действительно так плохо, ты не пойдёшь на работу, да? Лежи-лежи, я, там, позвоню, всех предупрежу. Она просто даже не стала его трогать, позвонила, сказала, что он не придёт. Сделаем зарубочку на память. И пошла вниз, варить кофе, кормить детей, трепаться с этой самой торговкой помадкой, а вот когда она пришла за сумочкой, вот тут-то он лежал уже не на кровати, а при входе в ванную, и она сразу поняла, что это он, вот, значит, лежит, что он плохо лежит. Тут тоже неувязочка, тоже сделаем зарубочку с перемещением тела, которое, судя по всему, к этому времени должно было быть мёртвым уже несколько часов, запомним.

   Как положено в этих случаях, приехал ещё один врач. Не обычный, а с судебно-медицинским сертификатом. Или просто патологоанатом. Ну, в общем, такой вот доктор мёртвых, что называется. Который констатировал смерть и выписал справку о том, что да, можно хоронить. Но что-то ему явно совершенно запало в память, и он, уже выдав эту справку и получив тело, которое уехало в морг, он решил всё-таки произвести вскрытие. Произвёл вскрытие, произвёл первичный анализ: опачки, какой-то металлический яд, судя по всему.

   Он к начальнику полиции — начальник полиции говорит: вот блин, его завтра хоронить будут, нехорошо, весь городок переполошим — ладно, давай, знаешь, вот что сделаем… И вот что они сделали (я никогда про такое не слышал раньше): всё, на следующий день похоронили, всё как положено, чин чином, со всеми полагающимися почестями. Но уже была дана команда соответствующим людям: когда публика с кладбища разошлась, тут же из свежей могилы гроб достали и тело — на дальнейшие исследования. То есть эксгумация была запланирована заранее.

   С. БУНТМАН: Хм!

   А. КУЗНЕЦОВ: Ну, я допускаю, в небольшом городке, где…

   С. БУНТМАН: Ну, в общем, это выход, конечно.

   А. КУЗНЕЦОВ: …важны всякие…

   С. БУНТМАН: Да.

   А. КУЗНЕЦОВ: …всё, что связанно с общественным мнением, да, вполне допускаю. Но дело в том, что помимо сомнений врача, которые потом превратятся в отсутствие сомнений довольно быстро, ещё одна вещь насторожила полицию, которая сначала отнеслась: ну умер-умер, господи, что же такое, бывает.

   Дело в том, что пожарная команда пришла к полицейским, сказала: ребят, а нам не нравится, как умер наш капитан. Полицейские сказали: ну что вам не нравится? Всем нравится, вам не нравится. Что вас смущает-то, огнеборцы? Они говорят: а что-то, вот, жена его (а, в смысле вдова), мутила с одним из ваших, и слухи ходили. Что-то, вот, подозрительно в этом контексте всё это. Начальник полиции начинает разбираться, и действительно выясняется, что ему последнему в городе не известно, что жена капитана пожарных Костелло встречается, милуется и вообще всячески демонстрирует своё обожание одному из полицейских. Причём рядовых полицейских, обычных констеблей.

   С. БУНТМАН: Которых тоже не миллион человек в этом городе.

   А. КУЗНЕЦОВ: Которых тоже не миллион человек, и все они, естественно, так сказать, на виду. Её пока, естественно, ни под какой арест не берут и никто обвинения не выдвигает. Начинают собирать первичный материал. Двух детективов выделили в качестве следователей на это дело. А тем временем молодая вдова начинает как-то очень быстро, очень рано, начинает интересоваться в страховых компаниях в смысле страховки за мужа. Полагается ли она ей, и сколько, и как, и чего.

   Тут приходит экспертиза, потому что местные врачи благоразумно послали это всё в Салем или даже в Бостон. В Бостон, по-моему. И оттуда прислали: ну да, до чёрта цианистого калия, и всё прочее. Ну, полиция сделала единственное, понятно, первое, что она сделала — местных аптекарей, которых тоже не легион, всех опросили. И выяснилось, что за последнее время в городе ровно 1 (в скобках, прописью — один) человек покупал цианистый калий.

   С. БУНТМАН: И-и, бинго!

   А. КУЗНЕЦОВ: Кто? Вдова Костелло. Ещё будучи женой Костелло. И аптекарь…

   С. БУНТМАН: Зачем? Чем мотивировала?

   А. КУЗНЕЦОВ: Аптекарь сказал: я её предупредил, что это очень сильный и быстродействующий яд. А она как-то так очень легко сказала: вы это ядом называете, а я вот это использую как один из компонентов состава для чистки котлов. Она использовала смесь, которая представляла собой смесь щавелевой кислоты и вот этого самого цианистого калия.

   С. БУНТМАН: А что это даёт?

   А. КУЗНЕЦОВ: Я обратился к химическим источникам, и вот что я прочитал: «Многие средства от накипи известковых отложений содержат щавелевую, лимонную и другие кислоты. Их ни в коем случае нельзя сочетать с продукцией, содержащей цианиды и цианистые растворы. Эти вещества» — то есть цианиды, — «присутствуют в некоторых средствах для чистки ювелирных украшений и столового серебра. Результатом их взаимодействия становится выделение высокотоксичного газа цианистого водорода, вызывающего сильные судороги, потерю сознания, а в тяжёлых случаях даже смерть».

   С. БУНТМАН: Бу-бум.

   А. КУЗНЕЦОВ: Ну, то ли она совсем ничего об этом не знала, тогда не очень понятно, как у них никто не убился. Она сама…

   С. БУНТМАН: Она сама…

   А. КУЗНЕЦОВ: …домработница, которая ей помогала.

   С. БУНТМАН: Кто бы ни заходил, да.

   А. КУЗНЕЦОВ: Вообще, если там водички плеснуть не вовремя, там полдома могло полечь, так, с цианидчины, на секундочку. То есть она не отрицала, что она купила цианид.

   С. БУНТМАН: Котёл отопительный, Павлу я отвечаю. Отопительный.

   А. КУЗНЕЦОВ: Отопительный котёл медный. Поэтому его действительно регулярно надо было выщелачивать, это всё. Правда, но не с применением же цианида-то. Щавелевая кислота не вызывает никаких, насколько я понимаю, сомнений в целесообразности его применения. Хотя тоже применять надо аккуратно, можно надышаться. Она не отрицает, что она приобрела эту штуку. Но, вот, утверждает, что это всё. А где вы взяли рецепт-то, мадам? Откуда у вас такой идиотский? — Ой, да вроде там. — Проверили, нет там. — Ой, да вроде сям. — Проверили. В общем, так или иначе, она так и не смогла внятно объяснить, откуда родилась вот эта вот мысль, чистить котёл вот этой адской смесью.

   С. БУНТМАН: Рецепт, в смысле, вот этого самого?..

   А. КУЗНЕЦОВ: Рецепт вот этого состава, из двух компонентов.

   С. БУНТМАН: Да-да.

   А. КУЗНЕЦОВ: Кто придумал, какой химик ей подсказал, какой гад ей подсказал соединить цианид и щавелевую кислоту.

   С. БУНТМАН: Ну да, это поразительно совершенно. Вот сейчас мы прервёмся по этому поводу.

   Реклама

   А. КУЗНЕЦОВ: Вернёмся к нашей весёлой вдове. В общем, одним словом, косвенных улик набралось такое количество, что местный окружной прокурор решил выдвинуть против неё обвинение. Ну и поскольку это Америка, собственно, следствие что смогло, собрало — давайте в суд, наши адвокаты встретятся в суде. Покажите нам, пожалуйста, Полин, фото двух классицистских зданий. Как я понимаю, это один комплекс, просто там между ними вкрячилось какое-то то ли молитвенное, то ли какое-то ещё гражданское здание. Это суды, судебные учреждения города Салема, округа Салем, где, собственно говоря, будет происходить вот это самый процесс при невероятном стечении публики. Все заседания — зал забит до отказа, по несколько сот человек ожидает у входа-выхода: увидим фотографии с этой толпой. Всё это привлекло невероятное совершенно внимание.

   С. БУНТМАН: Напоминает дома культуры, знаешь, в этом самом…

   А. КУЗНЕЦОВ: Ну конечно, это наши дома культуры, в общем, я думаю, позаимствовали идею-то.

   С. БУНТМАН: Да, напоминают. Нет, они… ну и у нас такое было в 19-м веке, но вот потом дома культуры имени, я не знаю, какой-нибудь пятилетки…

   А. КУЗНЕЦОВ: Да. Позднего репрессанса, конечно же.

   С. БУНТМАН: Да-да-да. Так.

   А. КУЗНЕЦОВ: Так вот, в самом начале нашей передачи, ещё в 2014 году, мы делали один из первых процессов — так называемый обезьяний процесс, когда учителя Скоупса обвинили в том, что он преподавал дарвиновскую теорию. И наша аудитория, многие с удивлением для себя открывали, что процесс-то постановочный… То есть нет, процесс, в принципе, настоящий, это не большие московские процессы второй половины 1930-х годов, да, где всё заранее предопределено.

   С. БУНТМАН: Да, эти отщепенцы отравили своих мужей… Нет-нет-нет. Дело не в этом.

   А. КУЗНЕЦОВ: Дело в том, что одной из главных, если не главной целью организации этого процесса, по крайней мере для местных жителей, для местной политической элиты, где это всё происходило, было привлечь как можно больше людей в городок, который переживал далеко не лучшие свои экономические времена, и вдохнуть в него некоторую жизнь, имеется в виду — некоторые деньги. Вот здесь реакция, по крайней мере, реакция прессы, радио, кинохроники, была такой же: съехалось вообще всё, что в состоянии было держать ручку, фотоаппарат, кинокамеру. Это процесс, который должен был… вот Америка должна была рассесться с попкорном на диванах у радиоприемников, так сказать, с передовицами газет и всё прочее. И надо сказать, обвиняемая не подвела. Покажите нам, пожалуйста, Полин, следующую картинку, сделанную судебным художником…

   С. БУНТМАН: Следующая.

   А. КУЗНЕЦОВ: Нет, это суды. Следующая картинка, где будут такие скетчи. Значит, вот, да. В центре, естественно, в медальоне — сама обвиняемая, над ней, по центру — судья Фредрик Фосдик, известный судья, такой, так сказать, уважаемый юрист. Слева — представители обвинения: крайний слева — помощник окружного прокурора Чарльз Грин, а правее — сам окружной прокурор Хью Крейг. Справа — защита: Уильям Кларк — крайний справа; основной адвокат, тот, кто взял на себя основную, так сказать, тяжесть выступлений в суде, — Френсис Рафтер. Покажите, Полин, пожалуйста, следующую фотографию — там Френсис Рафтер будет покрупнее, и не на рисунке, а на фотографии. Вот он. Тоже очень известный человек. Он успел к этому времени побывать членом Палаты представителей, то есть он был в американском Конгрессе. И понятно, что такого рода адвокаты за такого рода процессы берутся не столько ради денег, — а может, и вообще не ради денег, я не знаю, был ли у него какой-то мало-мальски заметный гонорар, — сколько понимая, что это дело обеспечит то, что называется publicity, да, славу.

   Чем же так хороша оказалась подсудимая? Невероятным совершенно обаянием. Вот все, кто пишут об этом процессе, причём подавляющее большинство газет — совершенно сочувственно, не издеваясь. Может быть, несколько вульгарновато, там её, помимо прочего, называют, например, «пышногрудая примадонна» — ну, пошлятина, конечно, рассчитанная на очень невзыскательного читателя. Но отношение к ней почти во всех газетах очень-очень сочувственное. И описывается, какая у неё сегодня шляпка, и вот как она оживлённо беседует, пока не началось судебное заседание, как она мужественно держится перед лицом довольно серьёзных улик и довольно неприятных для неё показаний, а у неё, что называется, ни мускул не дрогнет.

   Но вот присяжным раздали фотографии вскрытия её мужа, она как-то там чего-то издалека увидела, побледнела, платочек к глазам поднесла, — то есть она как очень хороший актёр, каждую минуту, даже когда он не на авансцене, даже когда у него нет слов, да, — но вот она каждую минуту отыгрывает, помня, что на ней сосредоточены сотни глаз, а потом это всё разойдётся в десятках тысяч экземпляров по всей стране.

   Жюри присяжных состоит исключительно из мужчин. Я начал выяснять, и выяснил, что оказывается, в целом прогрессивный штат Массачусетс в этом вопросе — в последней трети американских штатов. К 1933 году примерно в 20 штатах женщины уже могли быть присяжными — ну, давайте не забудем, что в 1920 году вообще американским женщинам дали избирательные права, а вот что касается права быть присяжным, тут каждый штат решал по-своему. И вот Массачусетс оказался в последней трети, причём в компании почти исключительно южных штатов, южных не географически, а политически: вот тот самый юг, который Конфедерация. То есть там обе Вирджинии, там Джорджия, там Южная Каролина, там Техас, там Алабама, ну и конечно, на почётном последнем месте кто? Конечно, Миссисипи — в 1968 году только Миссисипи разрешил женщинам быть присяжными. А Массачусетс в 1949-м.

   Процесс у нас летом 1933-го, так что присяжные — мужчины. Пристав, судебный пристав, каждое утро дарил ей букет цветов. Я заинтересовался вопросом: а это вообще так, нормально? Как это в плане, там, нейтральности правосудия? Но потом сообразил: служба судебных приставов — она совершенно отдельная, вот эти marshals; он не часть суда, он, конечно, суд обслуживает, но у него своё начальство. Нет, безусловно, судья имел полное право, как любой американский судья, приставу устроить выговор и потребовать, чтобы тот этого не делал. Но судья по каким-то причинам ничего не имел против, и газеты писали: вот как трогательно, вот в очередной раз она со свежими цветами, там, и так далее. В иные дни — не каждый день, но в иные дни — она получала более ста любовных писем. А вообще каждый день она получала десятки. И вот, конечно, она купается буквально во всём этом: слава — то, что ей нужно, она от неё подпитывается.

   А тем временем идёт процесс, допрашиваются десятки свидетелей — процесс будет идти долго, несколько месяцев. Один из ключевых свидетелей — вот этот самый орёл-полицейский, с которым у неё роман. Полин, покажите нам, пожалуйста, фотографию, которая у нас будет предпоследней. Там две женщины по краям и мужчина в центре, мужчина в шляпке. Да, совершенно верно. Тот, кто в шляпе канотье — это мужчина. К сожалению, лучше фотографии я не нашёл. Это вот наш герой-любовник. Значит, по имени, — сейчас я вам скажу, — он точно Эдвард. Эдвард, Эдвард, Эдвард… Кто бы его помнил, как его звали… А, Эдвард Макмен, шотландец. Значит, вот этот самый Эдвард Макмен — довольно смазливый, хотя и не Апполон.

   Слева его любовница, вот эта наша подсудимая, справа — его законная жена, которая ему всё простила и, так сказать, приняла его обратно в свои объятия. Он ещё когда шло следствие, ещё суда никакого не было, какой-то газете, по-моему, Boston Globe, дал интервью, в котором сказал: да, у нас был роман, четыре месяца мы встречались, и один раз она мне сказала — давай отравим твою жену и моего мужа и уедем в Нью-Джерси.

   С. БУНТМАН: Оу!

   А. КУЗНЕЦОВ: Да. Правда, потом, когда его об этом начали спрашивать следователи, он признал только часть своих показаний. Он сказал: да, роман был, а насчёт отравления — нет, это я выдумал, чтобы газетчиков привлечь, нет-нет-нет, она ничего мне про отравление не говорила. Ну, не проверишь. Но надо сказать, что все, кто об этом пишут, удивляются той степени откровенности, с которой он давал показания. Он, будучи вызван… Ну, понятно, что сначала его допрашивало обвинение, потом, естественно, перекрёстный допрос, защита, потом обвинение с перекрёстным, потом опять защита — то есть его, естественно, отжали буквально досуха. Да, был роман. Она утверждает, что у них были исключительно платонические отношения, она на этом будет стоять до, так сказать, до последнего.

   Но вот, он даже жил у них в доме — они приятельствовали с капитаном покойным, он жил у них в доме, когда его жену забрали в больницу, значит, вот Костеллы нас пригласили, нас с ребёнком пожить у них дома, чтобы мы под присмотром были, с горячим супом и так далее. Да, был роман, да, вот страсть, то-сё, пятое-десятое. Его пресса обозвала, и он так и остался в истории, Kiss-and-say cop — полицейский, который сначала целуется, а потом про это рассказывает, вот такой вот…

   С. БУНТМАН: Здорово.

   А. КУЗНЕЦОВ: Врачи говорят, что время смерти — где-то между 3:30 и 5:00, то есть её показания, из которых вроде как следует, что тело переместилось после того, как она встала, решила, что муж просто спит, ну и вроде как получается, что да, он просто спал, то есть он дышал ещё пока, раз потом тело обнаружено около входа в ванную. То есть она вроде как не виновата, да. А тут получается, что когда бы она ни встала, он уже должен был не только не дышать, но быть уже достаточно остывшим, если пять — это самое позднее время смерти. Единственная зацепка, которую эксперты со стороны обвинения по сути оставили экспертам-медикам, экспертам со стороны защиты — в протоколе вскрытия было сказано, что в основном следы яда находятся в мозгу, в слизистых оболочках, в печени, но не в желудке.

   С. БУНТМАН: Значит, не пил, в смысле, не выпил яду.

   А. КУЗНЕЦОВ: Вдохнул, да.

   С. БУНТМАН: Вдохнул, да.

   А. КУЗНЕЦОВ: Но с другой стороны, в желудке обнаружено небольшое количество полупереваренного желатина, такого, который используется для изготовления облаток пилюль. Вдова тут же говорит: да что вы, да я никогда в жизни пилюль-то в руках, — ну в смысле оболочек, — не держала, я их сама не начиняла. Находят свидетельницу, которая говорит: как не начиняла? Вот мы с ней подруги… Подруги, блин, таких подруг никому не пожелаешь, да? Вот я болела, а она приходила, мне сама, значит, порошок, чтобы легче было глотать, в пилюли начиняла, мне давала. Ну и нашли, конечно: за три недели до описываемых событий приобрела она в аптеке коробочку вот этих вот самых желатиновых облаток пустых. То есть, похоже, что всё-таки в желудок, а не обнаружили? Ну не обнаружили, ну что же, так сказать, может, не очень хорошо обнаруживали. В общем, со всех сторон получается вдове не очень хорошо.

   Что делает защита? Защита говорит: ну хорошо, всё косвенное, прямых-то нет. Мотив, говорите? Наша подзащитная утверждает, что не было мотива, что, так сказать, у них платонические отношения. А вот кто-то говорит, вы ссорились, он даже вроде — муж покойный — вроде как даже её ударил, обвиняя в том, что она хвостом крутит. Не знаю, не было такого. То есть вот на голубом, что называется, глазу. То есть явно совершенно расчёт не на логику, а на сочувствие вот этих самых присяжных.

   С. БУНТМАН: На сочувствие, ну и формально ещё — нет у вас, действительно, прямых улик.

   А. КУЗНЕЦОВ: Нет у вас, да… А какие у вас доказательства? Нет у вас против Кости Сапрыкина доказательств. Ну и плюс она говорит: а он болел, а он в меланхолию впадал, а он в депрессию впадал, а вот врач подтвердит, что он на желудок очень жаловался, что желудок у него постоянно болел, и несварение желудка — такая вещь, которая очень психику угнетает. Дескать, и сам мог отравиться. Мог? Мог. Вечером, точнее ночью, смешивал? Смешивал. Может, пока он смешивал, он загрустил, и ему пришла в голову мысль, что чем такая жизнь… Слушайте, ну правоверный католик. Ну какое самоубийство?

   С. БУНТМАН: Никогда. Ну вот такой, да…

   А. КУЗНЕЦОВ: Да, человек, не который делает вид для всех, а который действительно правоверный католик.

   С. БУНТМАН: Да.

   А. КУЗНЕЦОВ: Как ты думаешь, сколько совещалось вот это Old men jury, жюри, состоящее исключительно из мужчин? Час сорок, всего-навсего! В вопросе, где множество вопросов, где куча оценок, экспертиз, показаний свидетелей и всего прочего. Час сорок. Невиновна!

   С. БУНТМАН: Невиновна?

   А. КУЗНЕЦОВ: Невиновна. Not guilty. Шквал аплодисментов, все рыдают. Покажите нам, Полин, пожалуйста, фотографию, это будет третья от конца фотография, где она идёт в суд, её сопровождает несколько агентов, и там видно, какая плотная толпа её окружает. Вот понятно, что если такая толпа её каждое утро встречает идущей в суд, то когда известно, что сегодня будет вердикт — там вообще собралось пол-Массачусетса. Ну что же, такую славу-то надо как-то монетизировать. За ней гоняются газеты, готовые заплатить ей бешеные деньги за интервью.

   Она — певичка-любительница, ей наперебой предлагают участие в разных шоу. Она навстречу идёт, она заводит себе специального театрального агента, она срочно, спешно, дополнительно берёт уроки вокала, она накупает дорогущих платьев, благо деньги кое-какие действительно на неё сыпятся. Страховку за мужа она, правда, не получила — получил отец, он же жив, да, и вот, так сказать, страховая компания, — и суд с ней согласился, — решила, что отцу страховку за смерть сына нужнее. Значит, вплоть до того, что какая-то бродвейская компания предложила ей контракт: 20 тысяч долларов.

   С. БУНТМАН: Ого!

   А. КУЗНЕЦОВ: Это огромные деньги. Это, я думаю, нынешние 200 примерно тысяч долларов. За то, что несколько недель каждый вечер она буквально, там, на несколько минут просто появляется в каком-то вот шоу. Она сказала: нет, меня не устраивает такая скромная роль, меня не устраивает такая вызывающе плебейская оплата. Ну что такое 20 тысяч? Несколько недель я каждый вечер… Я, знаменитость, да? В общем, она отказывается от этого контракта. Голливуд уже что-то начинает… Из Голливуда летят телеграммы: приезжайте на пробы, оплатим, то-сё.

   И вдруг, знаешь, как будто вентилятор выключают — это всё заканчивается. Она только набрала, что называется, воздуху, она только-только выступила несколько раз с какими-то там песнопениями на стадионе в Салеме и в Пибоди, но она уже мечтает, что она будет выступать, там, в Чикаго, в Нью-Йорке, на Западном побережье и так далее. И вдруг: оп-па! Крупнейший голливудский продюсер, не помню сейчас имени, мне оно ничего не говорит, но человек, который в то время рулил очень многими вопросами, в том числе и профсоюзными, говорит: ребят, мы это снимать не будем, я не благословляю — история мутная, нам такой славы не нужно, нам своей хватит. Голливуд сразу хлоп — закрылся. Бродвейские шоу тоже как-то быстренько слились. И когда через некоторое время она сказала: ну ладно, чо там ваши 20 тысяч? Какие 20 тысяч? — сказала компания. — Не, всё, мы это, у нас изменились планы, ежели что, мы вам позвоним. В общем, очень быстро.

   Она оказалась как та самая старуха, которая ещё вчера хотела быть владычицей морскою, а она оказалась у разбитого корыта. Действительно, как тут голове не закружиться: Полин, покажите нам, пожалуйста, последнюю по порядку фотографию. Такой вот триптих, который не я составлял своими кривыми ручками, а это составляли из… тогдашние бильд-редактора тогдашних газет. Там вот заголовочек: «Мгновенная смена настроений», вот, значит, «подсудимой», и вот она такая, вот она в лёгкой грусти, вот у неё лёгкая улыбка, вот она кокетливую шляпку поправляет. И вдруг и не только первые, но и последние страницы уже её не упоминают. Буквально прошло пару лет в тридцать пятом году, по-моему, её из дома выселили вместе с детьми, потому что она оказалась не в состоянии ипотеку платить.

   В результате они уехали в какой-то другой штат. Потом, правда, она уже в зрелом возрасте (пожилом — язык не поворачивается, она умерла, в общем, не старой женщиной), она вернулась обратно вот в эти самые родные края и похоронена она сейчас на кладбище городка Пибоди. Её помнили, на похороны собралось около 200 человек, присутствовал начальник местной полиции. Правда, в этом нет ничего удивительного. Дело в том, что за все эти годы её сын, единственный после смерти от брака оставшийся, — он стал полицейским, и стал начальником полиции в своём родном городе, так что, естественно, присутствовал на похоронах матери.

   Я довольно много всего посмотрел. В общем, никто не сомневается в том, что она убийца. Вот весь тон прессы, а я читал и газетные статьи того времени, благо их довольно много оцифровано и приводится — все, в общем, ей в основном восхищаются, но восхищаются именно тем, как благодаря присутствию духа, благодаря умению понравиться присяжным, умению понравиться публике и журналистам, как она вытащила вот этот вот оправдательный вердикт в ситуации, когда, в общем, это было, с точки зрения логики, практически абсолютно невозможно.

   С. БУНТМАН: Слушай, а какова её дальнейшая личная жизнь?

   А. КУЗНЕЦОВ: Значит, к ней сватались многочисленные мужчины, которые тоже были отвергаемы по причине того, что шелупонь какая-то.

   С. БУНТМАН: Не для вас росла.

   А. КУЗНЕЦОВ: Да, ерунда. По-моему, она потом вышла, уже сильно после, после войны, она всё-таки вышла замуж за какого-то положительного человека, видимо, его пережила. Она умерла в семьдесят первом.

   С. БУНТМАН: «Пережила» как-то тревожно звучит, я тебе скажу. «Видимо, пережила» — это как тревожно.

   А. КУЗНЕЦОВ: Ну, по крайней мере, тогда не привлекло такого, так сказать, повышенного внимания. Она умерла в 1971 году, на 69-м году жизни, живя последние пару десятилетий, живя очень тихой жизнью. То есть пережила тот момент славы. Кусала ли она локти, что она не воспользовалась какими-то вот этими предложениями с Бродвея, из Голливуда, когда они ещё были? Ну, наверняка, как в этой ситуации, в этом состоянии кусать. Это к вопросу о суде присяжных. Этот пример критики этого учреждения, конечно, могли бы привести в первых рядах — когда эмоции совершенно очевидно преобладают.

   С. БУНТМАН: Хотя я тебе скажу, что до конца, особенно… Там была смертная казнь? И за такую вещь? В Массачусетсе?

   А. КУЗНЕЦОВ: Думаю, да. Не готов, но думаю, что да.

   С. БУНТМАН: И вообще, в таком деле, там, конечно, был ажиотаж… Но недостаточно было всё-таки какого-то…

   А. КУЗНЕЦОВ: Ты хочешь сказать, что прямых улик нет? Ну да, свидетели, которые бы видели, как…

   С. БУНТМАН: Может быть, даже в этом ажиотаже они бы его преодолели, если бы там что-то было такое железобетонное.

   А. КУЗНЕЦОВ: Ну, наверное, да, но в большом ли проценте дел есть вот прямо железобетонное? А кроме того, это интересный, на мой взгляд, сюжет о том, как гендерное неравноправие иногда шутит шутки в неожиданную сторону. Казалось бы, то, что жюри в данном случае состоит исключительно из мужчин — это дискриминация, и в отношении неё как бы тоже. А получилось-то!

   С. БУНТМАН: Получилось наоборот.

   А. КУЗНЕЦОВ: Получилось то, что это оказалось ей на руку, да и не факт, что было бы несколько скептически настроенных женщин, которые бы сказали: ага, знаем мы таких. Да. Мы тоже котлы чистим у себя дома, но как-то мужья наши…

   С. БУНТМАН: Живы-здоровы.

   А. КУЗНЕЦОВ: Живы-здоровы, да. И только, так сказать, прибавляют вес от того, что котлы у нас чистые. А это вот, таким вот образом. Так что трудно сказать, как оно бы получилось.

   С. БУНТМАН: Да, это непросто. Ладно, счастливо всем, спасибо, что вы слушали.

   А. КУЗНЕЦОВ: Всего всем доброго, не прощаюсь, скоро опять увидимся.

7. Нетипичный атташе (18+)

   Mon, 28 Apr 2025 06:52:00 -0000

   Советский дипломат в капиталистической стране был виден за версту — его выдавала отчётливая боязнь провокации. Не таков был помощник военно-морского атташе Евгений Иванов — обаятельный и раскованный, он вёл подчеркнуто буржуазный образ жизни. В самом громком политическом скандале Великобритании первой половины 1960-х пытаются разобраться Сергей Бунтман и Алексей Кузнецов.

   С. БУНТМАН: Добрый вечер! Начинаем очередное дело, очередное дело у нас будет британское. Алексей Валерьевич, Алексей Кузнецов.

   А. КУЗНЕЦОВ: Добрый вечер!

   С. БУНТМАН: Сергей Бунтман, здесь все. Вот Ольга спрашивает, где можно… можно ли почитать на русском языке речи известных английских адвокатов 20-го века, переводили?

   А. КУЗНЕЦОВ: Боюсь, что нет, я не встречал такого издания. Давным-давно…

   С. БУНТМАН: Интересно.

   А. КУЗНЕЦОВ: Давным-давно, ещё до революции, печально известный адвокат Шмаков, очень квалифицированный, сделал сборник с известными речами французских адвокатов первой половины 19-го века. В советское время переиздавалась эта книжка, вот, а вот британских адвокатов я, честно говоря, ни разу не встречал.

   С. БУНТМАН: Интересно, да. А, ну…

   А. КУЗНЕЦОВ: Да. Вот этот французский — он, по-моему, уникальный, потому что и американских адвокатов — ничего же нет.

   С. БУНТМАН: Да вот я вот вообще не слышал, я, конечно, не специалист и как-то так этим не интересовался особенно, но интересно, интересно.

   А. КУЗНЕЦОВ: Я специально тоже не искал, но я думаю, то есть я уверен, что мне бы какую-нибудь ссылку бы когда-нибудь да выкинуло, и я бы обратил внимание. Нет, похоже, что не было такого. А вот сегодня у нас…

   С. БУНТМАН: Ну ладно, будем переводить.

   А. КУЗНЕЦОВ: Сегодня у нас дело, точнее, целая группа дел…

   С. БУНТМАН: Да.

   А. КУЗНЕЦОВ: Потому что у нас сегодня аж четыре судебных процесса — правда, правда, все не о том, как вам придётся убедиться. И вот на этих четырёх процессах адвокаты очень неплохо покормились, раз уж зашла речь о британских адвокатах, потому что люди-то всё были известные, так сказать, в газетах, ну, по крайней мере в таблоидах, всё это освещалось самым, что называется, интенсивным образом, и в этом смысле это, конечно, такой вот праздник, что называется, адвокатского живота, помимо всего прочего. Для таблоидов, сразу скажу, это ещё больший праздник живота, так сказать, они-то уж точно…

   С. БУНТМАН: Больше чем, да!

   А. КУЗНЕЦОВ: Своё не упустили. Дело, в общем, в каком-то смысле даже дурацкое. Я заранее хочу извиниться: сегодня не будет ни какого-то детального разбора улик, ни достижений криминалистики, ни разговора о британской судебной системе, ни какой-то особенной тайны, то есть, там, всего того, что мы любим, да, и за что мы ценим старую добрую Англию. Но дело в том, что меня вот на это дело, которое давно, очень давно, много лет, что называется, на периферии моего сознания находилось, я про него очень давно знаю, с конца восьмидесятых — папа мне рассказывал в юмористических тонах. Так вот, оно у нас помещается между двумя днями гордости за русских. Несколько дней назад Овечкин там что-то…

   С. БУНТМАН: Йес!

   А. КУЗНЕЦОВ: Что-то забросил, да? А.

   С. БУНТМАН: Ну, что-то забросил — больше, чем Гретцки.

   А. КУЗНЕЦОВ: Ну вот, ну вот, ну вот, ну вот.

   С. БУНТМАН: Великий и неповторимый, да?

   А. КУЗНЕЦОВ: Хорошо, что наша передача тоже это ценит. Значит, а через два дня у нас очередная годовщина полёта Гагарина, и вот здесь как раз идеально помещаются, да, три ипостаси русского мужчины: спортсмен, герой и вот посерединке у нас будет любовник, да, так сказать.

   С. БУНТМАН: Оу.

   А. КУЗНЕЦОВ: Да, вот, хотя в каком-то смысле тоже герой и спортсмен, этого у него, конечно, не отнимешь, так что вот такая вот неделька выдаётся, национальной гордости. Чем тут гордиться особенно — я не понимаю, но знаю, что народ гордится, комментариев поначитался. Значит, давайте вспомним, что начало шестидесятых годов — это не просто холодная война, один из её пиков, потому что дело как раз между Суэцким кризисом и Карибским кризисом, уже ближе к Карибскому, а это ещё и один из очередных пиков войны разведок, причём таких вот знаменитых пиков, которые очень хорошо освещены в литературе соответствующей.

   Сейчас нам Андрей покажет первую сегодняшнюю картинку, такой триптих, и любители этой темы левого человека узнают почти наверняка, человека по центру — вполне вероятно, человека справа — вряд ли, его дело у нас не очень звучало, хотя те, кто интересуется, так сказать, его тоже вполне фотографию могли видеть. Слева Конон Трофимович Молодый, он же Гордон Лонсдейл (я напоминаю, это человек, чья история в своей значительной степени легла в основу сценария фильма «Мёртвый сезон»), и Рудольф Абель, который выступает перед этим фильмом, он, не называя его фамилии, говорит, вот, о «моих коллегах»… Абель и Лонсдейл…

   С. БУНТМАН: Да-да-да.

   А. КУЗНЕЦОВ: Были знакомы, вот, и Рудольф Иванович, конечно, знал, о ком именно он…

   С. БУНТМАН: Ну тогда-то так, знаешь, какое было вообще это — то, что увидеть Абеля.

   А. КУЗНЕЦОВ: Конечно.

   С. БУНТМАН: Тогда увидеть Абеля…

   А. КУЗНЕЦОВ: Вообще увидеть разведчика, да?

   С. БУНТМАН: Да, вот, но все…

   А. КУЗНЕЦОВ: Нелегала!

   С. БУНТМАН: Да, все восхищались, какой он джентльменского вида вообще, а такая…

   А. КУЗНЕЦОВ: Ну вообще хороший ход-то, да?

   С. БУНТМАН: Да.

   А. КУЗНЕЦОВ: Вот сейчас я этот фильм, там, раз в несколько лет пересматриваю.

   С. БУНТМАН: Он очень хороший фильм.

   А. КУЗНЕЦОВ: А фильм очень хороший, он снят великолепно, помимо того, что я очень люблю и Баниониса, и Ролана Быкова, да, так сказать, вот. Неважно. Итак, Конон Молодый, только-только, в начале, в самом начале шестидесятых погоревший, и его портлендская сеть, состоящая из него, двух групп, значит, агентов и связников его, двух пар — одна семейная, другая не вполне семейная, но тем не менее. Человек по центру тоже очень хорошо известен, один из любимых разведчиков Путина, тот его поздравлял регулярно, не только с юбилеями, но и с обычными днями рождения, благо прожил этот человек очень долгую жизнь. Это Джордж Блейк. Можете ознакомиться: давным-давно, в перестройку или в первые постперестроечные годы вышли его мемуары на русском языке, человек тоже фантастической совершенно судьбы, сумевший бежать из тюрьмы, из британской тюрьмы, и перебраться в Советский Союз очень головокружительным, можно сказать, путём, вот, большой успех советской разведки, конечно. Ну и, наконец, справа — Джон Вассел, человек, который был в Москве, он работал в Москве в аппарате британского военного атташе, был в Москве завербован,

   Вот эти три дела громко… Потому что в отличие от Советского Союза, где одного Рудольфа Ивановича нам показали, и то сильно не сразу, в Британии — ну, были, конечно, дела, которые долго оставались секретными, но многое утекало довольно быстро, вот, в ту же самую прессу, и это всё обсуждается, это всё муссируется, мусолится, и так далее, и так далее, то есть фон, что называется, создан. А что же в это время… Да, и следующая фотография — молодого, красивого, на мой взгляд, человека, в любом случае очень аристократично выглядящего, здесь он совсем молодой, это ещё накануне Второй мировой войны.

   Это главный герой сегодняшнего скандала, ну, или один из нескольких главных героев. Джон Профьюмо, он аристократ (с итальянскими корнями, отсюда и фамилия), барон. Он, правда, никогда, насколько я знаю, не упоминал о своём аристократическом титуле, но, тем не менее, этого титула это не отменяет. Довольно рано, ещё когда ему было двадцать с небольшим, начавший делать политическую карьеру, в сороковом году, том самом, драматическом для Британии, впервые избравшийся в парламент, кадровый военный, дослужившийся до бригадного генерала, он в консервативной партии делал такую вполне отчётливую, вполне последовательную карьеру, и в очередном консервативном правительстве получил пост военного министра.

   Вот здесь обязательно надо сделать оговорку: это не то же самое, что, скажем, у нас министр обороны. В это время помимо министра обороны, который был членом кабинета и одним из, естественно, важнейших членов кабинета, в его подчинении находились три человека, которые тоже назывались министрами (или, в одном случае, этого слова не было, но подразумевалось): военный министр, министр ВВС и первый лорд Адмиралтейства. То есть это его как бы замы по трём родам сил.

   С. БУНТМАН: Ну да.

   А. КУЗНЕЦОВ: Они в кабинет не входили.

   С. БУНТМАН: Даже в нашей классификации по трём видам вооружённых сил, товарищ Кузнецов.

   А. КУЗНЕЦОВ: Вот я… видам, да, родам. Рода войск, виды вооружённых сил, да, совершенно верно, виноват. Значит, то есть он, безусловно, один из высокопоставленных. Это политическая должность, не военная, так же, как и должность министра обороны, но вот членом кабинета министров он тем не менее не был. А что у нас в это время за кабинет? Кто у нас нонеча у власти, да?

   С. БУНТМАН: Ну да.

   А. КУЗНЕЦОВ: Как спрашивал… кто там нонеча у власти, то-то парень будет рад. Дайте, пожалуйста, Андрей, нам следующую картинку. У нас при власти премьер-министр Макмиллан, да?

   С. БУНТМАН: Да.

   А. КУЗНЕЦОВ: По-моему, он больше десяти лет в этой должности, ну или, по крайней мере, какой-то сопоставимый срок в этой должности находился. И вот, собственно говоря, серия дел, о которых сегодня идёт речь, по мнению большинства историков политики, послужили таким вот окончательным, что называется, гвоздём в крышку гроба его кабинета, хотя, надо сказать, что там были и другие претензии. Вообще, по мнению очень многих британских избирателей, консерваторы непозволительно засиделись.

   С. БУНТМАН: Они засиделись, да, и потом вот как раз будут лейбористы, в 1964 году.

   А. КУЗНЕЦОВ: В 1964-м, совершенно верно, да, его сменит промежуточный, скажем так, консервативный премьер Александр Дуглас-Хьюм, но он будет находиться, если я не ошибаюсь, меньше года во главе кабинета, после чего на всеобщих выборах консерваторы с ощутимым достаточно результатом проиграют лейбористам, и придёт к власти…

   С. БУНТМАН: Гарольд Вильсон, да.

   А. КУЗНЕЦОВ: …Гарольд Вильсон, на которого очень рассчитывали в Советском Союзе, очень большую ставку делали, ну и, в общем, сегодня говорят о том, что вот этот скандал, дело Профьюмо, оно в значительной степени… Советское участие там вызывалось не желанием разузнать про какой-нибудь там узел какой-нибудь там подлодки или какой-нибудь там ракеты, а вот именно, ни много ни мало — свалить консервативное правительство. Но вернёмся к Профьюмо. Покажите нам, пожалуйста, очаровательную даму. Он был женат к моменту описываемых событий уже около десяти лет.

   Жена его была известная киноактриса Валери Хобсон, которая, впрочем, надо отдать ей должное и за это тоже (ей много за что можно отдать должное), — она, став мадам Профьюмо, довольно быстро начала сворачивать свою экранную карьеру, всё больше и больше превращаясь в светскую даму с большим набором всяческих обязанностей, связанных с выходом в свет с супругом, там, участием в каких-то благотворительных и приравненных к ним мероприятиях, и прочая, и прочая, и прочая. То есть он был женат, женат вполне счастливо, как показали в том числе и вот те события, о которых сегодня пойдёт речь, он действительно оказался счастлив в браке. Вот такая вот, значит, картинка. Это первый блок участников мероприятия. Дайте нам, пожалуйста, Андрей, ещё одного, тоже очень импозантного британского джентльмена.

   Перед нами Стивен Уорд. Язык не поворачивается сказать, что он врач. Впрочем, официально в Британии он врачом и не считался. Дело в том, что образование своё он получил в Соединённых Штатах. Но дело было даже не в этом. Многие получали в США образование, без труда его подтверждали в Великобритании, спокойненько себе лечили людей. Дело в его специальности — он остеопат. То есть ему мало просто, так сказать, лечить всякого рода недуги, он ещё из тех, кто на этой почве выстраивает некую философию. Американцы признавали это медицинской специальностью, британцы — нет. Ну, надо сказать, что по поводу остеопатии, впрочем, как и по поводу гомеопатии и ещё некоторого ряда -патий, продолжаются дискуссии разной степени интенсивности: вот, действительно, в каких отношениях эти учения, философии и так далее находятся с традиционной медициной. В любом случае, то, что врачебной квалификации у него не было, на его популярность именно как специалиста-остеопата никоим образом не влияло, а может быть, даже наоборот — подогревало, потому что популярность его была очень велика и среди его клиентуры было множество людей, принадлежавших самым что ни на есть сливкам общества.

   При этом, имея характер такой вот творческий, весёлый, компанейский, он не ограничивался теми медицинскими, ну или квазимедицинскими услугами, которые он предлагал. Он становился приятелем своих клиентов, причём приятелем таким вот, что называется, на равных. Вот не как семейный доктор, которого приглашают обычно, когда у кого-то температура поднялась, а которого с удовольствием звали на вечеринки, а особенно с большим удовольствием ходили на вечеринки к нему, потому что среди прочих своих талантов он славился как неутомимый и непревзойдённый организатор этого дела.

   Вот один из посетителей оставил такую характеристику типичной уордовской вечеринки, точнее, публики, которая присутствует на ней: «Адвокат, мальчик на побегушках, писатель, продавец автомобилей, пэр и почему-то всегда нескончаемый поток симпатичных девушек».

   Среди его клиентов был ни много ни мало лорд Астор. Я думаю, что люди, которых интересует история международных отношений в 1930-е годы, в годы Второй мировой войны, на эту фамилию быстро среагируют.

   С. БУНТМАН: Ну, в основном в женском…

   А. КУЗНЕЦОВ: Да, конечно, леди Астор, безусловно.

   С. БУНТМАН: Леди Астор, да.

   А. КУЗНЕЦОВ: Так вот, это его мама.

   С. БУНТМАН: Это его мама!

   А. КУЗНЕЦОВ: Это его мама. Леди Астор, дама экстравагантных по британским меркам политических взглядов, женщина, которая… Ну, кстати, женщина, безусловно, абсолютно незаурядная. Она первая британка, ставшая депутатом парламента, но человек крайне правых взглядов, включавших в себя много чего плюс большие симпатии к нацистскому режиму, крайние несимпатии к большевизму. В бытность Риббентропа послом Германии в Великобритании она, в частности, взяла на себя обязанности по введению его в круг, так сказать, британского истеблишмента. Известно, что она принимала его в своём доме, всячески знакомила. Ну и когда говорят вот о знаменитой миссии Гесса, который к кому-то летел в Великобританию, вот в первых рядах называют…

   С. БУНТМАН: Ну там ещё были… особенно сёстры Митфорд, и так далее.

   А. КУЗНЕЦОВ: Да-да-да, но говоря о тех, на кого он мог бы рассчитывать, если бы его миссия не закончилась такой неудачной посадкой, да, во всех смыслах слова «посадка», в частности, конечно, упоминают во первых строках и леди Астор тоже. Про его политические взгляды я ничего не знаю, не знаю, насколько он матушкины взгляды разделял. Мне нигде не встретилось какое-то упоминание о том, что он, там, отличался какими-то радикально правыми взглядами. Наоборот, был человек застенчивый — неудивительно при такой маме, скажу я как педагог. И вот, в частности, Уорд, став сначала его лечащим врачом, затем решил его несколько взбодрить, так сказать, показать ему некоторые не очень хорошо ему доселе известные радости жизни, и так, видимо, удачно это сделал, что новый друг решил в качестве ответной любезности тоже его порадовать. Дайте нам, пожалуйста, Андрей, панораму великолепного совершенно поместья, такого замка.

   С. БУНТМАН: Оу!

   А. КУЗНЕЦОВ: Да. Ну это, правда, основное здание, такая парадная картинка. Это поместье Асторов к западу от Лондона, в Бакингемшире, недалеко от Виндзора. Называется всё это великолепие Клайвдон. Огромная, гигантская территория, наполненная буквально всякими архитектурными изысками в виде зданий, в виде прудов, в виде регулярного парка и всего прочего. И вот там на берегу реки коттедж, один из коттеджей, которые находились на территории этого поместья, Астор сдал Уорду. Сдал, но за символическую стоимость — 1 фунт в год. При этом Уорд не просто периодически приезжал в этот коттедж, чтобы там, так сказать, отоспаться от своих многотрудных обязанностей, он устраивал там — совершенно очевидно, что это было согласовано с хозяином, — он устраивал там (в частности, и там тоже) свои знаменитые вечеринки. И более того, его с его гостями периодически приглашали на асторовские вечеринки в большой дом — вот в тот самый, который вы видели. То есть у них такое вполне, так сказать…

   С. БУНТМАН: Большой дом, я бы сказал, в смысле…

   А. КУЗНЕЦОВ: Не в ленинградском смысле слова.

   С. БУНТМАН: В смысле объёма, да.

   А. КУЗНЕЦОВ: Нет. Просто Уорд проживал в маленьком, сравнительно маленьком коттедже, а вот большой дом — это то, что вы видели как раз на фотографиях. И вот, собственно говоря, в 1961 году, летом 1961 года, и произошла судьбоносная встреча на одной из таких вечеринок в этом самом асторовском поместье. Значит, кто встретился. Встретился уже знакомый нам Джон Профьюмо, вместе с супругой он был на этой вечеринке, всё в этом смысле было вполне благопристойно. Следующим участником, который, правда, подъехал не сразу — он не был в числе приглашённых изначально гостей, он подтянулся по срочному звонку от Уорда. Уорд его буквально вызвал: приезжай, слушай, тут один конфуз может случиться, нужна твоя помощь, приезжай, дорогой Юджин. Дайте нам, пожалуйста, Андрей, ещё одну фотографию ещё одной счастливой супружеской пары. Мы видим человека в форме капитана второго ранга советского военно-морского флота. Эта фотография сделана несколько раньше. На момент описываемых событий у него на погонах было уже три звезды — он был капитаном уже первого ранга.

   Это помощник военно-морского атташе советского посольства в Великобритании, Евгений Иванов. Слева от него его супруга законная, Майя Иванова. Но фамилия Ивановых, как известно ещё со времён Константина Симонова, — это та фамилия, на которой Россия держится. А вот девичья её фамилия гораздо более редкая и гораздо более громкая: она в девичестве Горкина. Эта фамилия не раз звучала в нашей передаче, за одиннадцать-то лет её существования. Дело в том, что Александр Фёдорович Горкин, побыв некоторое время секретарём Президиума Верховного Совета, от чего его подпись на многих государственных документах имеется, потом был, в отсутствие какого бы то ни было юридического образования, назначен председателем Верховного Суда СССР и некоторое время в этой должности пребывал. Вот, соответственно, значит, советский дипломат был вызван на эту вечеринку в качестве такой неотложной помощи.

   Наша сегодняшняя передача называется «Нетипичный атташе». Все, кто хоть что-нибудь знает о быте, нравах, прочих обстоятельствах, сопровождавших жизнь советских дипломатов за границей, наверное согласятся с тем, что советского дипломата было хорошо видно издалека по опасливой походке, неровной побежке, специфическому взгляду и так далее. Потому что даже в стенах родного посольства он не очень себя чувствовал в безопасности, а возможно, там он себя в наименьшей степени чувствовал в безопасности. Но в любом случае постоянно… Это характерно не только для дипломатов, но у дипломатов это было доведено уже до степени такой хорошо спланированной паранойи. Постоянное ощущение, что везде (над тобою, под тобою, сбоку от тебя) кружатся ужасные спецслужбы, которые готовят бесконечные провокации, да, и ты в любой момент можешь оказаться их жертвой. В принципе, для советского человека, да ещё в капиталистической стране (да, не какая-нибудь, там, развивающаяся, идущая по социалистическому пути, а самое что ни на есть логово) оно характерно.

   Вот в этом смысле поведение, образ жизни, который вела чета Ивановых в Лондоне, — он, конечно, совершенно потрясающий создаёт контраст вот с этим устойчивым, очень устойчивым стереотипом. Их постоянно видели на вечеринках, у них в доме на совершенно западный манер происходили вечеринки, они, что называется, ярко тусовались. Юджин был известен как исключительно обаятельный человек и что дома у него всегда можно выпить настоящей русской водки, а если у Майи там, например, голова болит и домой к нему нельзя, то у него всегда в багажнике есть бутылка-другая, и поэтому он желанный гость на любом мероприятии. Что он остряк, что он, так сказать, поддержать любой разговор в состоянии, что он настоящий офицер, так сказать, красивый, отважный и так далее.

   Известно, что ещё Пеньковский, вроде бы, среди прочих списков сообщил британцам, что работающий в советском посольстве Иванов — на самом деле офицер Главного разведывательного управления. Я, честно говоря, не знаю, зачем для этого быть Пеньковским. Аппарат военного атташе, а также военно-морского и военно-воздушного — аж три аппарата было — это абсолютно патентованные, можно сказать, официальные представители военной разведки. И что уж тут, какой уж тут секрет? Я встретил в одном месте такую фразу: вот, так сказать, они знали, что он разведчик, но они его не выдворили там… Ну конечно, не выдворили, потому что всё равно никого, кроме разведчика, на эту должность им бы не прислали. И уверяю вас, что и у них на аналогичной должности в посольстве в Москве тоже были люди, которые, так сказать, не просто там на парады ходили. Поэтому тут вот всё, что называется, в карты играем с открытой рукой. Мы должны сделать паузу для чего-нибудь?

   Реклама

   А. КУЗНЕЦОВ: Итак, перед нами Кристина Килер. Сразу хочу сказать, что хотя с русским произношением фамилия её произносится так же, как слово «убийца»…

   С. БУНТМАН: Да, только пишется по-другому.

   А. КУЗНЕЦОВ: …да и произносится, строго говоря, если бы мы сейчас были на уроке фонетики английского языка. Там-то короткий гласный в «killer» (убийца), а у неё он долгий, «Keeler». Но не будем морочить голову, это не про то. Фамилия её дословно никак не переводится. Ей 21 год, 1942 года рождения. Да, нет, что вы, двадцати ещё нет, в 1961 году ей ещё нет двадцати. Она самого что ни на есть простецкого происхождения, отца своего она то ли не знала, то ли не помнила, воспитывал её отчим. Жили они очень бедненько, и она уже в возрасте пятнадцати лет начала… Жили они не в Лондоне, но где-то сравнительно недалеко от города. Она уже в возрасте пятнадцати лет начала удирать из дома в город для того, чтобы подрабатывать: где-то, в каких-то барах официанткой, пробовала себя в качестве танцовщицы, там, пробовала петь, ещё что-то, но владельцы баров как-то, послушав её пение и поглядев вообще на неё, довольно быстро и безошибочно пристраивали её к одному виду занятий. Она очень быстро стала танцовщицей топлес. Насколько я понимаю, это тот вид танца, где, как и в балете Большого театра с недавних времён, собственно танец не имеет большого значения, а имеют значение другие достоинства, скажем так, балерины. Уже в возрасте семнадцати лет она родила ребёнка (очень трагически родила, ребёнок прожил несколько дней всего, шесть, по-моему, и умер) от некоего американского военнослужащего, афроамериканца, сержанта, который на какой-то авиационной базе в Великобритании проходил службу.

   Насколько я понимаю, в отличие, скажем, от своей подруги, которая будет в этом деле тоже очень глубоко увязана, Кристина Килер не относилась к породе охотниц за бриллиантами. Она не щука такая вот, которая ждёт добычу и вообще хватает всё, что плывёт мимо её носа, она действительно легкомысленная, чтоб не сказать пустоголовая, весёлая девчонка, представитель вот того, что в британской, в истории британской тусовки называется Swinging Sixties, свингующие шестидесятые, да? То есть это поколение ребят, родившихся либо перед войной, либо во время войны, повзрослевших, соответственно, в середине пятидесятых, со всеми, и в том числе хиппозными какими-то влияниями и всё прочее, которые хотят получать удовольствие от жизни: вечеринки, дискотеки, так сказать, любовь в максимальной степени откровенности, быстроты и доступности. И вот она не зарабатывает… То есть нет, она, конечно, получала за это какие-то деньги…

   С. БУНТМАН: Но это, но это не основное.

   А. КУЗНЕЦОВ: Да, она этим живёт, живёт как дышит. Но она-то легкомысленная, а вокруг неё-то случаются люди с глазом намётанным, и вот её намётанным глазом довольно быстро определяет Уорд, который на какой-то там тоже вечеринке, где-то там, я не знаю, в Сохо, не в Сохо, он её увидел, оценил какие-то её достоинства (думаю, что разнообразные, думаю, что не только фигуру, но и манеру поведения, там, ещё какие-то вещи и так далее), увидел, что она раскованная, обаятельная, что мужчины на неё обращают внимание, что с ней, видимо, не очень сложно ему будет договориться, и он приглашает её пожить у него.

   Одна из дискуссий, которая ведётся по этому поводу, — было у них или не было. Она утверждала, что не было. Да, мы конечно, мы не знаем, это понятно. Она утверждала, что не было, и я склонен ей в данном случае верить. Интересно, что её сын, который… У неё потом будет два брака, двое детей, и её сын, который уже взрослым человеком напишет мемуары, по-моему, уже даже после её смерти, будет говорить о ней как о человеке исключительно честном, он говорит — она вообще вот, она говорила то, что есть. Я вполне допускаю, что в данном случае тоже то, что…

   С. БУНТМАН: Ну да. В общем-то, ей не с чего, наверное, было врать даже.

   А. КУЗНЕЦОВ: Да. В любом случае, что Уорд точно совершенно — для него она не возлюбленная, пусть даже, там, в циничном смысле этого слова, а она вот один из инструментов того, чем он поддерживает своё реноме. Это, в общем, мне кажется, достаточно очевидно. И вот он стал её и её подругу… Подругу мы увидим через некоторое время, вот подруга совершенно противоположного плана, они и работали на контрасте, они вообще друг друга сначала терпеть не могли, но потом довольно быстро подружились, потому что поняли, что вместе у них получается гораздо лучше, чем по отдельности. Килер брюнетка, эта блондинка, Килер легкомысленная, эта очень неглупая и такая как раз вот щучка, значит, и вот мужчины получали спектр, да?

   Уорд приглашает её на эту вечеринку, далеко не первую вечеринку из тех, которые он организует, и она на этой вечеринке, я имею в виду Кристина, всячески отдыхает, в частности, плавает в бассейне. Предоставим ей слово: «Я не взяла из дома купальник, но у меня было с собой полотенце. Оно было маленькое, и я могла прикрывать им либо грудь, либо бёдра. Вскоре возле бассейна появились лорд Астор и Джон Профьюмо. Они уже были выпившими и, смеясь, стали стаскивать с меня это полотенце. Я тоже уже выпила шампанского, и, весело смеясь, забавлялась этой игрой. Я даже иногда сама сбрасывала полотенце, а иногда чуть-чуть прикрывалась им. Так продолжалось до тех пор, пока к бассейну не подошли их жёны… Нашу игру, увы, пришлось прекратить. Но где-то через полчаса Джон Профьюмо предложил показать мне дворец. Войдя в первую же комнату, он стал поглаживать меня ниже спины». Конец цитаты. Ну, отважный человек, настоящий офицер. У тебя жена тут где-то, прямо скажем… Ну вот их нравы — помнишь, была рубрика в советских газетах: «Их нравы»?

   С. БУНТМАН: «Их нравы», конечно, да-да-да.

   А. КУЗНЕЦОВ: И дальше Уорд под предлогом того, что ой, Джон совсем потерял голову, а тут его жена, ой, я боюсь, как бы чего не вышло, высвистал помощника советского военно-морского атташе на эту вечеринку, на второй её день. Ну, а для чего ещё нужны такие славные парни, как Юджин Иванов, помощник советского военно-морского атташе?

   Кстати, кто-то из злобных его британских контрагентов написал, что в кораблях он разбирался плохо. Ну не знаю, почему он плохо разбирался в кораблях, он военно-морское училище закончил и, там, пару-тройку лет успел послужить где-то на черноморском флоте после войны — в качестве морского, я имею в виду, офицера, прежде чем попасть во всякие там разведывательные сети, вот. Тот приехал, забрал её. Да, а Уорд сказал: слушай, ты её отвези ко мне домой. Увези её и держи её там, у меня дома, а я подъеду и, значит, соответственно, мы с вами в бридж поиграем. Ага. Для бриджа, по-моему, больше народу нужно, чем три человека, у меня такое ощущение, там, по-моему, чётное количество игроков, там же, по-моему, по двое…

   С. БУНТМАН: Вообще-то, вообще-то да, а гусарский бридж как-то, ну вообще-то…

   А. КУЗНЕЦОВ: Я как раз хотел с тобой… Может, в бридж с болваном играют, так сказать?

   С. БУНТМАН: Ну, про болвана там может быть, вот, в других смыслах слова, но…

   А. КУЗНЕЦОВ: Старый польский бридж. Ну, в других смыслах — это в любой карточной игре может быть. Так или иначе, как она сама потом рассказывала: мы приехали, ждали его, ждали, а он, мерзавец такой, Уорд в смысле, не приехал, ну мы и легли в постель. Ну, а что, действительно, не лечь-то. Ну и дальше начинается абсолютно параллельный роман. Не уверен, что Профьюмо знал об Иванове, ну, в этом качестве — Иванов просто, конечно, наверняка, стопроцентно знал о Профьюмо. Но вот получается, что все расследования, которые проводились… Хотя, конечно, есть основания подозревать эти расследования, официальные расследования я имею в виду, что они как раз пытались скрыть ущерб, который мог быть нанесён, там, британской обороноспособности и так далее, но никто не нашёл ни одного доказательства того, что в этом треугольнике перетекала какая-то информация. И Кристина, прямо скажем, ну, не та девушка, которую, видимо, логично использовать для аккуратненького выманивания: она повторить не сможет, скорее всего, те вопросы, которые нужно Джону Профьюмо задать в нужный момент.

   Так или иначе, вся эта история через какое-то время закончилась, через несколько месяцев, самотёком, что называется, закончилась, без всякого скандала, и вполне возможно, что это так бы и осталось одним из эпизодов (думаю, что многочисленных эпизодов) борьбы разведок, о котором, может быть, потом ветераны вспоминали бы в каких-нибудь своих закрытых клубах за стаканчиком виски или рюмочкой, там, водки, да. Но Кристина съехала от Уорда, начала вести самостоятельную жизнь, и ну не её это, прямо скажем. Тут же, конечно, вляпалась в скандал, потому что судя по всему, она замутила роман одновременно с двумя ребятами.

   А. КУЗНЕЦОВ: Сейчас Андрей покажет нам фотографию двух ребят. Вот. Оба они уроженцы Вест-Индии, с Ямайки, по-моему. И оба они, ну, который слева, по прозвищу Лаки, христианское его имя Алоизиус, Алоизиус Гордон. Он джазовый исполнитель. Ну, такой джазовый исполнитель, в общем, в таких клубах выступающий, где джаз — это не единственное и, возможно, не главное развлечение. Ну, а справа-то человек просто, так сказать, откровенно занимающийся и наркоторговлей, и другими родственными занятиями, некто Джонни Эджкомб. Оба джентльмена, в общем, склонны к насилию, обладают горячим темпераментом и очень не любят, когда их кидают или выставляют на посмешище.

   Она, видимо, это не очень поняла, хотя с её-то кругом общения должна была бы. Возможно, она немножко устала от вот этих вот джентльменов. Ей захотелось чего-то такого действительно настоящего. Ну, в общем, в какой-то момент она пожаловалась Эджкомбу, это который справа, что Гордон, это который слева, якобы под предлогом показа ей драгоценностей (ну, это вот та блесна, которая работает в любую погоду на такую рыбу, как Кристина), значит, он её заманил к себе домой и там на сутки запер, изнасиловал неоднократно, угрожал ей оружием. На Эджкомба это как красная тряпка на быка. Он явился Гордону в клуб, тому потом наложили 17, по-моему, швов на лицо.

   Правда, из этого непосредственно судебного дела не вылезло, а вылезло из того, что Эджкомб, герой, рыцарь, который дракона убил ради прекрасной дамы, явился к прекрасной даме за, так сказать, поцелуем в забрало, и выяснилось, что дама, прихватив подружку, опять съехала к Уорду, в безопасное место. Он достал свой верный арбалет и расфигачил дверь в квартире несчастного Уорда. Но Уорда-то дома не было, а девушки были, они вызвали полицию. Этот от полиции смылся, но недалеко, его тем же вечером повязали. Гордон не стал подавать заявление, значит, и без его заявления дело в отношении нанесения ему телесных повреждений развалилось.

   Эджкомба закатали лет на семь, если не ошибаюсь, за незаконное владение оружием и применение его, так сказать, не по делу. Он, правда, не отсидел все семь, но лет пять он отсидел. На этом она не успокоилась, и Гордон тоже. Через некоторое время она подала в полицию на Гордона, который, значит, на неё, там, напал на какой-то вечеринке. Гордона повязали и дали три года, но его адвокаты подали апелляцию.

   Вот вся эта ерунда, извините меня, пожалуйста, чтобы не употреблять более резкие слова — она и спровоцировала прессу начать копать, а поскольку уже в процессе следствия и даже на суде прозвучали кое-какие имена, вот тут-то, вот из-за этой ерунды, достойной Ист-Энда, но никак не более респектабельных районов Лондона, и всплывает дело Профьюмо.

   Оказывается, вот эта дама, по поводу которой два дела в Уолт-Бейли, так сказать, находятся в лондонском уголовном суде, она, оказывается, приятельница Уорда, спутница, значит, военного министра, а через какое-то время всплыл (хотя он не подводник, а капитан первого ранга) Иванов. Надо сказать, что британские газеты первое время несколько опасались, потому что знали, что люди серьёзные, адвокаты у них тоже, и иски могут быть… но когда это все действительно прорвалось и потекло, ну, тут уже удержаться было. Мне показалось, что ты что-то спросить хочешь, нет?

   С. БУНТМАН: Нет-нет-нет, я слежу за этим. Полон внимания.

   А. КУЗНЕЦОВ: Чтобы Сергею Александровичу было проще следить, визуализируем. Андрей, покажите, пожалуйста, первые страницы газет того времени. Вот, соответственно, как это всё выглядит. What Christine Keeler Told Us. Она очень неплохо на этом заработала. Она заработала только от двух крупнейших газет на публикации её всяких комментариев и мемуариев, она заработала около восьми тысяч долларов. Это гораздо больше нынешних восьми тысяч, раз в десять. Но опять-таки, будучи девушкой вышеописанного типа, она эти деньги очень быстро просто растратила. Они утекли у нее между пальцев, и она, в общем, богатой она никогда не будет, она действительно очень-очень легкомысленная.

   Ну, а дальше берутся за Уорда. Власти берутся за Уорда, и выдвигается против него обвинение, в общем, довольно абсурдное. В том, что он жил на доходы с проституции. А в качестве доказательств по этому делу были некоторые счета и признания двух девиц. Покажите нам, пожалуйста, Андрей, двух девиц, а то мы так и не доберёмся до второй. Совершенно верно. Ну, на втором, на заднем плане вы уже узнаете Кристину Килер. Вот. А на первом, сейчас я вам скажу, как её зовут. У неё такая сложная фамилия. Мэнди Райс-Дэвис. Двойная фамилия. Вот эта Мэнди…

   С. БУНТМАН: А! Валлийка, валлийка.

   А. КУЗНЕЦОВ: Не знаю, как валлийка, вообще…

   С. БУНТМАН: Точно, валлийка-валлийка. Райс-Дэвис, да.

   А. КУЗНЕЦОВ: Не зарекайся, Серёжа. Большую часть жизни, потом, правда, она пробудет еврейкой. Она выйдет замуж за человека неназываемой национальности, переедет в Израиль, примет иудаизм. Они очень хорошо там устроятся, так сказать, будут содержать очень респектабельное, ну, не очень, вполне респектабельное, скажем так, заведение. Вот она как раз и умная и расчётливая. Они действительно, видимо, очень хорошо смотрелись на контрасте.

   И вот на показаниях девушек в том числе… А надо сказать, что на девушек надавили, конечно. Мэнди просто сказали: если хочешь оставаться в качестве свидетельницы, тогда дай вот такие-то показания. А не хочешь, ну, значит, мы тебя найдём возможность тоже привлечь в качестве обвиняемой. Они показали, что да, что они давали Уорду деньги, но давали за что? В качестве платы, они же жили в его квартире. Вот они несли свою часть расхода.

   С. БУНТМАН: За постой.

   А. КУЗНЕЦОВ: Да, за постой, за квартплату, что они покупали какую-то еду, что они оплачивали какие-то счета за электричество, ещё что-то. А Килер еще призналась в том, что один раз она ему каким-то одним траншем какой-то суммы денег ещё за что-то, в общем, вполне понятное. Но дело в том, что вот Уорда британский истеблишмент, видимо, счёл виноватым в том, что вся эта история выползла наружу. И очень жёстко судья себя вел, очень жёстко присяжных инструктировал. И Уорд понял, что его посадят, что ему дадут реальный срок. И в день, когда в суде он находился не под стражей, до вынесения приговора, и в день, когда присяжные должны были постановить вердикт, он принял 92 таблетки нимбутала.

   С. БУНТМАН: О боже!

   А. КУЗНЕЦОВ: Оставил записку. Классика. Абсолютно. Через три дня его так и не смогли откачать, он скончался. Вот. Вердикт был «виновен», но приговор, естественно, вынесен не был, потому что к этому времени уже в этом не было смысла — его ждал уже суд более высокой инстанции, скажем так. И, наконец, сама Кристина Килер получила несколько месяцев, получила, по-моему, девять. Отсидела шесть, вот что-то вот в таком роде, потому что дело Гордона, дружка её, одного из дружков, апелляционный суд завернул, и адвокаты её сумели доказать, что… её, в общем, её поймали на лжесвидетельстве. И она за это получила небольшой, но всё-таки срок, часть из которого она в тюрьме отбыла.

   Вот, видите, четыре процесса, среди которых что обращает внимание: отсутствие собственно процесса по делу о государственной измене, шпионаже, связи с иностранной разведкой. А не было такого процесса. Дайте нам, пожалуйста, Андрей, фотографию… ну, нам же нужна фотография британского судьи, мы же не можем в передаче о британском суде не показать вам… Это лорд Дэннинг, один из самых, если не самый на тот момент уважаемый судья в Великобритании. Вот его глава правительства попросил возглавить комиссию (такая квазисудебная, квазиследственная процедура), комиссию по проверке, так сказать, возможных последствий всего этого безобразия. Дэннинг представил дотошный подробный отчёт и пришёл к выводу, что утечь ничего не утекло, что ущерба как такового не было. Ну, не было и не было.

   А. КУЗНЕЦОВ: Профьюмо, когда первый раз в парламенте один из депутатов (а у оппозиции Её Величества не все депутаты несут что им бог в голову заложит, а есть специальные критики правительства) — вот один из таких штатных критиков правительства на каком-то этапе задал такой вопрос: а известно ли правительству Её Величества, что высокопоставленный чиновник то-то и то-то, Captain Ivanov, и так далее. И Профьюмо, будучи вызван для дачи ответа, сказал: нет, у меня с ней ничего не было. Ну, а потом, буквально через несколько недель, его припёрли к стене, в том числе её показаниями, он вынужден был признать, что было. И отбыл он, собственно говоря, в отставку-то не за то, что он советский шпион, которым он не был, судя по всему, даже невольно, а за то же, за что чуть не получил импичмент в своё время Билл Клинтон.

   С. БУНТМАН: За враньё.

   А. КУЗНЕЦОВ: За враньё, причём на официальном уровне и в официальном качестве.

   С. БУНТМАН: Да-да-да.

   А. КУЗНЕЦОВ: Надо сказать, что Профьюмо нашёл в себе силы выкрутиться, и огромную моральную поддержку ему оказала его жена, которая его не бросила, которая ничего газетам не комментировала, которая его защищала, как бык на красную тряпку бросалась на любые попытки его, там, дополнительно как-то очернить, причём достаточно продолжительное время. Он ушёл отовсюду. Он ушёл в отставку и из армии тоже, и устроился в какую-то благотворительную организацию, причём на самые низы, начинал с того, что мыл туалеты, затем пошёл в разносчики, потом ещё во что-то, в сортировщики. Ну, в результате дошёл до одного из руководителей этой благотворительной организации. Его вернула в истеблишмент королева Елизавета II, наградив его орденом Британской империи к юбилею, в 1975 году, по-моему, то есть к 60-летию, наградив орденом Британской империи именно за заслуги в деле благотворительности. А в 1995-м его пригласила на свой день рождения Маргарет Тэтчер и всем давала понять, что он исправился, от вернулся, он опять уважаемый член общества.

   С. БУНТМАН: А что Иванов?

   А. КУЗНЕЦОВ: Иванова отозвали. Наша жена поступила не так, как ихняя, наша тут же подала на развод. Вот. В результате он остаток жизни прожил холостяком. Он проработал около 20 лет ещё где-то в аналитическом управлении ГРУ — ну, это известное кладбище разведчиков, впрочем, не только у нас, да, аналитические управления вообще полны вскрытыми, провалившимися и так далее. В 1993 году они увиделись. Одна из британских газет привезла её в Москву и здесь, в корпункте этой газеты (я не помню, чуть ли не «Daily Mirror» или что-то в этом роде), они встретились, поговорили, там, всплакнули, но домой он её к себе не пригласил — это она сама писала. Сослался на то, что жильё у него холостяцкое, не прибрано, не убрано… То есть от того Юджина не осталось ни-че-го.

   С. БУНТМАН: Ну да.

   А. КУЗНЕЦОВ: Были написаны мемуары. Сказать, сколько там самого Иванова, а сколько там его литобработчика, видимо, очень бойкого журналиста — это я не берусь. Называются «Голый разведчик» или «Голый шпион», можете их сейчас найти, они в открытом доступе, но там столько свиста, вот откровенного свиста, хвастовства, причём на уровне сельского клуба, что я несколько страниц прочитал и плюнул. Я даже не стал…

   С. БУНТМАН: Но это тоже результат чтения.

   А. КУЗНЕЦОВ: Да… Она проживёт долгую жизнь. Ну, то есть как — долгую, 75 лет, не такую уж долгую. Покажите нам, пожалуйста, Андрей, последнюю картинку. Вот, собственно говоря, она уже в зрелом возрасте, за 60. Люди, которые её знали в этом возрасте, говорили, что она выглядела заметно старше своих лет. Есть и ещё более печальная в смысле внешнего вида её фотография, но я не стал её показывать.

   С. БУНТМАН: Ну правильно.

   А. КУЗНЕЦОВ: В этой истории что-то есть если не от сказки, то от байки, и не будем её омрачать.

   С. БУНТМАН: Давайте не будем. Да. Но шуму было! Безумно!

   А. КУЗНЕЦОВ: Я говорю, папа-то мне рассказывал в конце 1980-х…

   С. БУНТМАН: Да-да.

   А. КУЗНЕЦОВ: …как о примере я уж сейчас не помню чего. Да.

   С. БУНТМАН: Ох. Ну хорошо. Ладно. На этом мы расстанемся, уступим место нашим коллегам на канале уже «Живой гвоздь». Мы с вами прощаемся. Вот, скоро встретимся снова. Всего доброго!

   А. КУЗНЕЦОВ: Хорошо. Всего всем доброго! До свидания!

8. Тулумбасы запорожских казаков

   Mon, 28 Apr 2025 06:26:00 -0000

   «С Богом!» Вдохновлённые гетманом сечевики выходят в просвет между возами, навстречу грозному врагу. В то же мгновение воздух сотрясает чудовищный гул: восемь огромных, голых по пояс чубатых запорожцев ударяют колотушками по коже, натянутой поверх гигантского котла. Казацкий тулумбас зовёт к бою.

   Думаю, всякий, кто видел прекрасный фильм Ежи Гофмана «Огнём и мечом», никогда не забудет сцену битвы при Жёлтых Водах. Взволнованный опасностью Хмельницкий, полковник Кривонос с саблей, закинутой за спину, с люлькой в зубах — впереди куреня, идущего в ложную атаку, грозные крылатые гусары, безнадёжно вязнущие в разбухшей от дождя степи, редеющие под огнём самопалов и пушек. Юный Потоцкий, ведущий поляков на неравный бой. И конечно, рёв тулумбаса. Этот древний, а может быть, и древнейший музыкальный инструмент мы привыкли называть литаврами. Простая идея — натянуть кожу поверх котла и бить по ней кулаком или палкой — родилась так давно, что мы не можем отследить такой барабан ни по каким достоверным источникам. В Ассирии он уже был, в Греции — конечно, в Риме — естественно.

   

   Тулумбас. (Wikimedia Commons)

   
   

   Родился он наверняка не столько для того, чтобы задавать ритм пляскам и пению, но чтобы подавать сигнал бедствия или собирать воинов. И так же, как и большие трубы, навести ужас на врагов. В Европе 15-го века мы уже видим литавры в войсках, чаще всего у конницы. Ведь кавалерии не подходит обыкновенный барабан, бить в который надо двумя руками. На востоке Старого Света котлы с натянутой кожей достоверно отмечены в веке семнадцатом, том самом, когда пылает огонь хмельнитчины. У лихих и непокорных запорожцев тогда в ходу тулумбасы самых разных размеров. Всадник, например, мог держать притороченными к седлу один или два котелка, бить в которые он мог рукоятью плётки. Тулумбасы побольше — вплоть до таких огромных, как при Жёлтых Водах, — шли за войском на возах, перед сражением устанавливались в недалёком тылу и действительно для того, чтобы страшно загудеть набатом, требовали нескольких человек недюжинной силы.

   Откуда такое название? В слове явно чувствуется нечто восточное. А что конкретно? Тут мнения учёных расходятся довольно далеко. Но скорее всего, отгадка лежит в совмещении турецкого «тулум» (собственно барабан) и персидского «баз» (тот, кто на нём играет). Вообще, разные европейские языки набирали имена для этого инструмента, можно сказать, повсюду. Англичане и итальянцы заимствовали античный тимпан, французы — цимбалы, а известное нам слово «литавры» произошло от греческого «политауреа».

   

   Обоз запорожцев. (Wikimedia Commons)

   
   

   Семнадцатое столетие для литавр-тулумбасов было не только временем Тридцатилетней войны, польско-шведского «потопа» или походов Богдана Хмельницкого. Именно тогда инструмент «демобилизовался» и вошёл в состав вполне мирных оркестров. Когда Жан-Батист Люлли писал музыку к комедии Мольера «Мещанин во дворянстве», он захотел потешить короля Людовика XIV пародией на визит во Францию турецкого посланника. И процессию некоего «муфтия» сопровождает приглушённый и таинственный звук литавр. Гул становится до смешного грозным, когда фальшивые турки награждают наивного господина Журдена выдуманным титулом «Мамамуши». Другой композитор того же времени, англичанин Генри Пёрселл, придумал, как придать литаврам скорбный звук. Для исполнения музыки на смерть королевы Марии он велел покрыть натянутую кожу толстым чёрным сукном. Композиторам, вводившим литавры в обиход невоенной музыки, стал досаждать тот факт, что одна литавра может воспроизводить только одну ноту. Для того чтобы разнообразить партитуру, приходилось загромождать оркестр всё большим количеством котлов. Прогресс, техническая смекалка снабдили литавры хитроумными механизмами, позволяющими перестраивать инструмент нажатием педали или движением рычажка.

   Где Запорожская Сечь? Где грозное разношёрстное войско, любившее свободу больше любой, самой богатой добычи и самой громкой славы? Исчезла казацкая вольница в распаханной степи и на дне водохранилища, затопившего днепровские пороги? Да нет, конечно. Прикоснись к истрёпанной коже старинного гулкого тулумбаса, и поднимется бровь, зашевелится длинный ус, загорится око, задымит дедовская люлька, да застучит в сердце казацкая воля.