Pipes Feed Preview: & Статьи
Сухарно-судебная драма
Sun, 15 Jun 2025 06:18:00 -0000
«Гораздо бы выпекали…»
Классические щи требуют долгого времени и русской печи, которая абсолютно несовместима с войском не только в походе, но даже и на казарменном положении. Поэтому основу «уставного питания» русской армии 18−19 веков составляла каша. Это слово в «Науке побеждать» Александр Васильевич употребляет семь раз («каша бы доварена и не сыра была; сие весьма служит для соблюдения здоровья»), входя даже в такие тонкости, как количество подкладываемых дров. Наряду с кашей важнейшее место в рационе занимал хлеб. Полководец и по этому поводу высказывается недвусмысленно: «хлебы гораздо бы выпекали, сколько им их содержание дозволит».
Начавший свою службу с солдатской лямки, Суворов хорошо понимал, что первейшая обязанность отцов-командиров — следить, чтобы «нижний чин» был сыт и одет-обут. В баталиях с интендантством будущий генералиссимус затратил вряд ли меньше усилий, чем в битвах с турками, поляками и французами; и имел в этом, надо признаться, гораздо меньший успех. Да разве только он один!
Нельзя сказать, чтобы высшие власти не понимали и не видели, что творится. Военно-судебное ведомство на протяжении всего 19-го столетия было завалено делами проворовавшихся строевых командиров и чиновников армейского и флотского интендантств. Выпускались инструкции, долженствовавшие, казалось бы, установить такие незыблемые порядки, соблюдение коих должно было раз и навсегда… Ну да, ну да…
«Догнав главнокомандующего, я доложил ему о том, чем питаются солдаты. Его как бы передёрнуло, и он почти вскрикнул: «Ах, это, верно, из Южной армии нам прислали те самые сухари, которые во множестве были забракованы войсками Горчакова. Интендантство сбыло их ко мне, и то, что мы давеча видели с тобой, был не тютюн (табак. — Авт.) <…> а те же несчастные сухари»», — А. Панаев, «Князь Александр Сергеевич Меншиков».
Откуда взяться сухарю?
Крымская война по части снабжения русской армии открыла перед изумлённым обществом такие горизонты воровства, что разговоры об этом продолжались потом 20 лет, вплоть до следующей большой войны. И та наглядно показала, что в данном вопросе мало что изменилось.
Когда выяснилось, что среди остродефицитных видов провианта значатся армейские ржаные сухари — зачастую главная пища солдат в походе, — вопрос был тщательно изучен. В результате выявлено следующее: интендантство закупало партии сухарей у мелких поставщиков, которые, в свою очередь, брали их у основных производителей — крестьян — малыми количествами, формировали небольшие партии в несколько пудов и доставляли на склады и в части. В западных и юго-западных губерниях, где находилась основная часть войск Российской империи, этими поставщиками в основном были евреи, которым, кроме ремесла и мелкого предпринимательства, и заниматься-то ничем другим не было разрешено. Сызмальства привыкшие к своему бесправию, они были лёгкой добычей чиновников в смысле различных коррупционных радостей, а подчас и откровенно мошеннических схем. Помимо прочего, подобная на крестьянине основанная схема не давала возможности резко увеличить производство при необходимости. Что и вскрылось во время Русско-турецкой войны. Перешедшая Дунай армия отчаянно нуждалась в сухарях.
В военном министерстве «наморщили ум» и издали инструкцию, предписывающую немедленно перейти с мелкого поставщика на крупнооптового. Идея, может, в целом и здравая (хотя и небесспорная), но в любом случае в кратчайшие сроки принципиально невыполнимая, ибо крупный опт требует больших вложений, начиная с создания собственных производств.
План Оболенского
Ярким примером того, как осуществлялся «переход на новые рельсы», служит дело, в котором яркую роль сыграл аристократ высочайшей пробы, князь Дмитрий Дмитриевич Оболенский, наиболее вероятный прототип Степана Аркадьевича Облонского, брата Анны Карениной из гениального толстовского романа. Известный коннозаводчик и светский лев, человек беспорядочного и расточительного образа жизни, он: а) постоянно нуждался в деньгах; б) имел связи в высших кругах. Второе обстоятельство доставило ему подряд на поставку 100 тыс. пудов (в более нам понятных мерах веса — 17,6 тыс. тонн) армейских сухарей. Аккурат где-то на месяц войны, если выдавать как положено.
По нормам, действовавшим в конце 19-го века, на одного солдата в день в мирное время полагалось 819 грамм ржаных сухарей, а в военное — 1539 грамм. Пехотная рота полного состава насчитывала 260 человек. Полк состоял из четырёх батальонов четырёх ротного состава плюс всякие нестроевые (кузнецы, сапожники, портные), то есть чисто теоретически за день войны должен был съедать за здоровье государя императора около 6,5 тонн сухарей. А было тех полков в войне 1877-1878 годов более ста. А ещё кавалерия и артиллерия.
Переправа русской армии через Дунай у Зимницы 15 июня 1877 года. (Wikimedia Commons)Проблема заключалась в том, что у князя для означенной поставки не было ничего: ни сухарей в готовом виде, ни муки, ни производственных мощностей, ни даже капитала. Только честное имя с титулом и сноровка (по версии защиты в будущем процессе — и той не было, но об этом ниже). Первым этапом стало получение у Кронштадтского банка ценных бумаг, подтверждающих наличие у него в означенном банке значительных средств, — 6 млн рублей. Пикантность сюжету придавало то, что он получил их, внеся в кассу не деньги, а векселя, то есть долговые расписки. Ценные бумаги банка свободно оборачивались на рынке, это был уже кое-какой капитал, дутый, но ликвидный; так бывает. Что и было продемонстрировано на практике.
Удалившись на тысячу вёрст от Кронштадта в Тамбов, Воронеж и Тулу, Дмитрий Дмитриевич великолепно разыграл классический этюд «вздорные-обстоятельства-срочно-нужны-деньги» перед тамошними банкирами, которые «повелись» и выкупили у князя «кронштадтские» бумаги, где по семьдесят копеек за рубль, а где и по девяносто.
«Войскам пришлось с первых же дней похода есть неприкосновенный сухарный запас, что могло быть допущено только впоследствии, в разгаре военных действий, и то в крайности», — В. И. Немирович-Данченко, «Год войны (дневник русского корреспондента) 1877−1878»
Получив на руки реальные средства, наш герой приступил к третьей, самой захватывающей части. Интендантство срочно начало борьбу за качество (разумеется, под лозунгом защиты интересов героических защитников Шипки) и принялось браковать закупаемые по старинке у мелких поставщиков вполне приличные (а по военному времени — просто первосортные) сухари: «Вот тут не пропеклось, а тут с бочку горелое». Вскоре к обалдевшим от свалившегося на них количества неликвидных сухарей торговцам стали являться приятные деловые люди (князь не имел дела с грубиянами) и предлагали купить их сомнительный товарец по сходной цене; при всей её — цены — непривлекательности вариантов у «сухарных королей» было немного. Куски же подсушенного ржаного хлеба, сменив хозяина, немедленно приобретали в глазах интендантов все необходимые достоинства и отравлялись по месту дальнейшего прохождения службы.
Беда пришла в 1879 году, откуда не ждали. В Кронштадтский банк нагрянула ревизия и обнаружила там при уставном капитале в полмиллиона живыми деньгами около пятисот рублей, а остальное — ничем не обеспеченной резаной бумагой типа векселей князя Оболенского. Разбирательство тянулось три с половиной года; по итогам его члены правления банка (общим числом девять человек) и сам закладчик устроились на скамье подсудимых.
На протяжении двух с лишним недель зал Петербургского окружного суда ломился от светской публики. Обвиняемых защищали лучшие адвокаты: Карабчевский, Андреевский, Бобрищев-Пушкин, Жуковский. Невиновность князя отстаивал князь: адвокат Оболенского Александр Иванович Урусов, хоть и не Рюрикович, как его клиент, также принадлежал к знатному роду. Дмитрий Дмитриевич всё это время был безупречен и демонстрировал вид оболганной невинности. Князю Урусову удалось представить дело так, что его подзащитный, человек простодушный и в коммерческих делах не слишком сведущий, сам оказался жертвой мошенников из числа акционеров Кронштадтского банка. Он, дескать, безусловно и непременно собирался вернуть банку средства по векселям после завершения всех негоций, да — ах! какая досада! — просто не успел. Присяжные, разумеется, «нутром чувствовали», что дело нечисто, но магия титула влияла и на них, а вопросы, которые им предстояло разрешить, были составлены так, что наводили на мысль о невиновности Дмитрия Дмитриевича.
«Присяжные заседатели имели в виду один только вопрос: подложны ли билеты; а так как эксперты категорически отвергали эту подложность, а с другой стороны они слышали, что неправильность операции получения вкладных билетов под векселя допускалась многими и практикуется чуть ли не во всех банках, то им не оставалось ничего более, как постановить такой вердикт, какой они и вынесли», — несколько меланхолически констатировал обозреватель «Судебной газеты». «При обсуждении виновности <…> князя Оболенского они, вероятно, не упустили из виду и того, что если бы всё кончилось благополучно и Кронштадтский банк получил бы прибыль, то ни о каком подлоге и фиктивности сделок не могло быть и речи, и в этих операциях никто не усмотрел бы никакой преступности; она констатируется лишь теперь, когда Кронштадтский банк лопнул».
«…Он добрый и тщеславный»
В результате виновными признали только троих, обвинённых в «злонамеренных действиях при производстве ссуд» и в растрате вкладов, а семеро, и в их числе князь Оболенский, были признаны невиновными. Наблюдавший за процессом Лев Толстой оценил участие своего приятеля Миташи, как он называл Дмитрия Дмитриевича, в деле так: «Его отдали под суд за то, что он добрый и тщеславный».
Не ставя под сомнение умение великого писателя и гуманиста понимать людей и нисколько не возражая против второго толстовского эпитета, позволим себе усомниться в первом. Сколь бы ни был наивен и непрактичен князь, он не мог не понимать, что результаты его действий самым негативным образом скажутся на существе одновременно героическом и бесправном, на русском солдате, у которого в боевом походе одна радость — приткнуться у костерка, похлебать супа или, на худой конец, кипятка и погрызть размоченный в нём ржаной сухарик.
Князь Евгений Петрович Оболенский за участие в выступлении декабристов провёл в Сибири ровно тридцать лет. «За народ» ли, «за светлое будущее», «за республику» — вопрос спорный, не в этом дело. Как бы то ни было, он, человек чести, вряд ли одобрил бы своего двоюродного внука.
Статуя Христа-Искупителя
Sat, 14 Jun 2025 06:46:00 -0000
Статуя Христа-Искупителя в Рио-де-Жанейро часто попадает в мировые новости. Обычно это происходит после гроз. Молния, пронзающая каменное тело Христа, — зрелище инфернальное. В комментариях под такими новостями обычно обсуждают, что это зловещий знак, и час расплаты за грехи человечества близок. Но бразильцев подобным не удивишь. Молнии ударяют в статую Христа-Искупителя в среднем четыре раза в год. Для таких случаев даже существует стратегический запас талькохлорита (горной породы, из которой сделала статуя), чтобы повреждённые элементы можно было оперативно восстановить.
Идею воздвигнуть христианскую статую на вершине горы Корковаду (с порт. «горбун») впервые выдвинул в 1850-е гг. священник Педро Мария Босс. Но дальше идеи тогда дело не пошло. К обсуждению вернулись в 1888 г., когда принцесса Изабелла, будучи регентом во время заграничного путешествия отца, императора Педру II, подписала «Золотую буллу» — закон об отмене рабства в Бразилии. В историю она вошла как Redentora — «искупительница». Благодарные сторонники освобождения рабов предложили поставить на Корковаду памятник Изабелле. Принцесса же призвала посвятить статую не ей, а Святейшему Сердцу Иисуса Христа. Год спустя бразильская монархия пала, семью императора изгнали, от проекта статуи отказались.
Принцесса Изабелла. (Wikimedia Commons)Гора Корковаду, кстати, в 1880-е гг. уже была точкой притяжения горожан и гостей бразильской столицы. На вершине — 710 м над уровнем моря — находилась панорамная беседка, а подняться туда можно было не только пешком, но и на поезде. В 1884 г. Педру II открыл железную дорогу, ведущую на вершину Корковаду. Вначале здесь использовалась паровая тяга, а в 1910 г. линию электрифицировали — впервые в бразильской истории. Наличие этой железной дороги впоследствии упростило задачу строителям статуи Христа-Искупителя.
К обсуждению статуи вернулись только в начале 1920-х гг. Пожертвования и подписи в поддержку строительства собирала католическая община Рио-де-Жанейро. Баптистская церковь выступала против этой инициативы и предлагала передать собранные средства на благотворительность. Проектов было несколько: крест; Христос на постаменте в виде земного шара; Христос, держащий земной шар в руках… В итоге выбрали проект бразильского инженера Эйтора да Силвы Кошты. Вместе с бразильцем над созданием статуи работали французский скульптор польского происхождения Поль Ландовски и румынский скульптор Георге Леонида.
Работа шла девять лет. Каркас изготовили из железобетона, саму скульптуру — из талькохлорита, его также называют «мыльным камнем». 12 октября 1931 г. статую открыли для публики и освятили. Повторное освящение в 1965 г. провёл понтифик Павел VI. К статуе Христа-Искупителя в разные годы поднимались папы римские Пий XII и Иоанн Павел II, Альберт Эйнштейн, принцесса Диана и многие другие. Сейчас статую посещают в среднем 2 млн туристов ежегодно.
Статуя Христа-Искупителя в 1931 г. (Wikimedia Commons)
Статуя Христа-Искупителя не такая высокая, как может показаться, — 30 м (вместе с постаментом — 38). В списке самых высоких статуй мира она занимает почётное 65-е место. Зато это самая высокая скульптура в стиле ар-деко. У подножья статуи расположена смотровая площадка, с которой открываются прекрасные виды на достопримечательности Рио-де-Жанейро. Правда, нередко вершину Корковаду затягивает облаками, и тогда оттуда нельзя увидеть не только панорамы, но и самого Христа — даже находясь в нескольких метрах от него.
Внутри постамента работает часовня Богоматери Апаресиды, в ней проводятся обряды крещения и венчания. В 2007 г. статую Христа-Искупителя внесли в список Новых семи чудес света — наряду с Великой китайской стеной, Колизеем, Мачу-Пикчу, Петрой, Тадж-Махалом и Чичен-Ицей. Статуя Христа — самое молодое «новое чудо».Мнимый безумец Томмазо Кампанелла
Sat, 14 Jun 2025 06:00:00 -0000
Упрямый школяр
Джованни (такое имя он получил при рождении) Кампанелла родился 5 сентября 1568 года в семье бедного неграмотного сапожника в каламбрийском городке Стило, на юге Италии. Мальчик любил учиться: многие его биографы пересказывают легенду о том, что юный Джованни стоял под окнами школы и выкрикивал правильные ответы на вопросы учителя.
В 1582 году Кампанелла стал послушником в доминиканском монастыре в Плаканике, а затем принёс монашеский обет в обители в Сан-Джорджо-Морджето. Тогда-то он и взял себе имя Томмазо — в честь Фомы Аквинского. В монастыре Кампанелла получал классическое для того времени образование — схоластическое, смесь теологии с метафизикой Аристотеля. Ему этого было мало: Кампанелла начал читать Платона, Плиния, Галена, стоиков, последователей Демокрита и Бернардино Телезио — философа, отстаивавшего эмпирический метод познания природы.
В результате 19-летний Кампанелла, пройдя с отличием первую ступень образования — тривиум (набор из трёх дисциплин: грамматики, логики и риторики), — от продолжения обучения и изучения точных наук, входивших в квадривиум, отказался. Вместо этого он начал писать свой собственный философский трактат, получивший название «Об исследовании вещей». Труд этот, до наших дней не дошедший, по свидетельствам современников, демонстрировал великолепную начитанность и смелость суждений. Последняя даже вызвала опасения у его наставников.
Первый арест
К 1589 году Кампанелла перебрался в Неаполь, где быстро завоевал популярность как оратор, участвуя в философских диспутах. Там же он заинтересовался магией и астрологией. Вскоре Кампанелла перебрался жить из монастыря Сан-Доменико-Маджоре в роскошное палаццо маркизов дель Туфо, где вёл жизнь, далёкую от монашеской аскезы. И кто-то из братьев написал на него донос, обвинив в числе прочего в связи с нечистой силой. Так в 1592 году Кампанелла был в первый раз арестован — своим же орденом, но вскоре отпущен, с приказом покинуть Неаполь.
В начале 1593 года Кампанелла приехал в Падую, где поселился в монастыре Сант-Агостино. Не прошло и года, как он вновь оказался в тюрьме.
Приговорённый к покаянию
На этот раз за дело взялась инквизиция. Томмазо было предъявлено сразу несколько обвинений: общение с крещёным евреем, тайно вернувшимся к прежней вере, кощунственный сонет против Христа (по свидетельству самого Кампанеллы, всего лишь переписанный сонет Пьетро Аретино), а также чтение запрещённой литературы (при обыске у философа обнаружили трактат по геомантии — гаданию с использованием земли).
Томмазо Кампанелла. (Wikimedia Commons)Затем Кампанеллу перевели в Рим, в тюрьму священной инквизиции. Там, кстати, в этот же момент находился Джордано Бруно.
В Риме к уже имевшимся обвинениям Кампанелле добавили новые: поддержку атеистических идей Демокрита и авторство опуса «О трёх обманщиках» (мифической книги, направленной против Моисея, Иисуса и Мухаммеда, о которой все говорили, но никто не видел). Однако Томмазо удалось оправдаться: весной 1595 года он был признан «сильно заподозренным в ереси» и приговорён всего лишь к покаянию.
Заговорщик
Кампанелла вернулся в Калабрию. Там он совершенно увлёкся астрологией и придумал концепцию радикального обновления мира, в результате которого государства исчезнут, люди обретут новый закон и вернутся в золотой век. Истинным Мессией новой эры и царём нового мира должен был стать сам Кампанелла, об этом говорили звёзды и цифры. Единственным препятствием для наступления нового золотого века являлось испанское господство, но с этим должны были помочь нисходящее солнце в союзе с папой римским и турками… Ему удалось увлечь этой идеей братьев-доминиканцев.
Заговор был раскрыт в августе 1599 года благодаря доносу. Томмазо вновь оказался в тюрьме.
Мнимый безумец
Следствие вела инквизиция. Сначала узника поместили в подземный карцер, затопляемый приливом.
Кампанелла понимает, что единственный способ избежать костра — притвориться безумным. Он поджигает матрас в своей темнице и начинает имитировать сумасшествие, произнося бессвязные речи. Поначалу ему не верят: подосланные в камеру шпионы докладывают о вполне разумных речах Кампанеллы, находят и написанную им стратегию «защиты». Но он не сдаётся.
Из Рима приходит приказ применить к нему пытки, которые длятся 36 часов. Кампанелла остаётся в сознании и выкрикивает бессмысленные фразы: «Десять белых лошадей!» и «Тысяча шестьсот!». Это спасает ему жизнь: в конце концов инквизиторы признают его безумным и приговаривают к пожизненному заключению.
За решёткой
Первые несколько лет Кампанелла продолжает симулировать безумие, но потом ему это надоедает. Сидя в одиночной камере, в кандалах, на хлебе и воде, он сочиняет философские трактаты, пишет сонеты и пьесы. Рукописи тюремщики отбирают, а он упрямо восстанавливает по памяти написанное.
В последние годы режим заключения смягчили: Кампанелле уже не мешали писать и читать книги, к нему приходили посетители, которым он составлял гороскопы, и ученики, с которыми он занимался философией. Именно в этот период было создано большинство его работ, включая знаменитый трактат «Город Солнца», считающийся первой коммунистической утопией.
В январе 1629 года, после многочисленных прошений шестидесятилетний философ с серьёзно подорванным здоровьем был освобождён. Он ещё успеет познакомиться с Галилеем (они друг другу не понравятся), напишет несколько трактатов, будет принят королём Франции Людовиком XIII и умрёт в 1639-м в Париже, в доминиканском монастыре на улице Сен-Оноре, где проведёт последние пять лет своей удивительной жизни.
Афера Томаса Блада
Fri, 13 Jun 2025 06:32:00 -0000
Томас Блад родился в Ирландии в 1618 году в семье обеспеченного землевладельца и кузнеца. Его дедушка был членом ирландского парламента, род Бладов считался уважаемым и процветающим. Юноша получил хорошее образование в Англии. В возрасте 20 лет он женился на Марии Холкрофт, девушке из благородного семейства. Томаса Блада ожидала яркая судьба, он мог сделать блестящую карьеру, но вошёл в историю как воришка, заговорщик и предатель. Полковник имел репутацию человека непостоянного — он метался от одного господина к другому — в зависимости от того, где чуял выгоду.
В 1642 году, в самом начале Английской гражданской войны, Блад встал под знамёна Карла I и вошёл в ряды роялистов. Чуть позже, осознав, что сила — на стороне противника короля Оливера Кромвеля, он покинул Карла и стал одним из так называемых «круглоголовых», сторонников парламентаризма. Ему поручили миссию по поимке и ниспровержению роялистских активистов, на чём Блад сколотил состояние: так, например, располагая информацией о прибытии судов армии Карла, он организовывал засаду — корабли грабили, забирали золото и запасы, но, прежде чем отправить ценный груз своим командирам, полковник присваивал часть себе. Когда король был повержен, Кромвель присвоил Бладу звание мирового судьи и назначил щедрое жалование.
Политическая борьба, длившаяся почти 20 лет, завершилась реставрацией после кончины Кромвеля, и монархия была восстановлена. Испугавшись возможных репрессий со стороны нового короля, Карла II, Блад с семьёй бежал в Ирландию. Вскоре полковник лишился всех привилегий, земельных наделов и был фактически разорён. У Блада созрел план, каким образом поправить своё материальное положение: вместе с приятелями-кромвелистами он задумал похитить Джеймса Батлера, герцога, казначея и лорда-лейтенанта Ирландии, с целью потребовать выкуп. Во времена Карла I тот занимал пост командующего армией роялистов в Ирландии. Сообщники Блада собирались захватить Дублинский замок и пленить Батлера, однако заговор был раскрыт буквально накануне. Часть заговорщиков удалось схватить — они были осуждены и казнены. Блад же избежал поимки: какое-то время он скрывался от властей где-то в горах, а потом махнул в Голландию.
Томас Блад. (Wikimedia Commons)На новом месте полковник не растерялся и быстро сошёлся с адмиралом Микелем Рюйтером, сражавшимся против англичан в 1650-х. В это время в Англии за голову Блада назначили награду. Несмотря на то, что возвращаться было опасно, полковник всё же покинул Голландию и отбыл в Англию в 1670-м. Предполагается, что он взял новое имя и стал Эйлофом. Сразу по приезду в Лондон Блад-Эйлоф взялся за организацию повторного покушения на Джеймса Батлера, проживавшего уже в столице: в этот раз ему вместе с сообщниками практически удалось схватить герцога, однако на помощь подоспел слуга и помог господину сбежать. Неудача не сломила боевой дух дерзкого полковника, и вот он уже обдумывает новую аферу.
В 1671 году Блад стал наведываться в Тауэр, где завёл дружбу с хранителем королевских драгоценностей Талботом Эдвардсом. В первый раз он появился там одетый как священник вместе с женщиной, изображавшей его супругу. Старик Эдвардс вместе с семьёй жил в помещении над подвалом в башне Мартина, где в то время хранились королевские регалии. Именно он держал ключи от подвала и открывал его для посетителей, желающих полюбоваться на символы королевской власти: корону, скипетр и державу. Драгоценности хранились за толстой решёткой, на взлом которой ушёл бы не один час.
В первый визит подставная супруга Блада разыграла приступ желудочной колики, и добрый Эдвардс проводил священника с его «женой» в свои покои, где дал ей отдохнуть и прийти в себя. Вскоре Блад нанёс хранителю ещё один визит, чтобы выразить благодарность за помощь, а также подарил супруге Эдвардса 4 пары белых перчаток. Между двумя семействами завязались приятельские отношения, и Блад неоднократно появлялся в Тауэре, чтобы поболтать со стариком. Он даже выдумал богатого племянника, которого предложил в мужья дочери Эдвардса.
9 мая 1671 года в 7 утра «священник» вновь приехал в гости к хранителю вместе с мужчиной, исполнявшим роль племянника, и двумя другими молодцами. Дочь Эдвардса оставили знакомиться с «женихом», а спутники Блада попросили старика открыть комнату с драгоценностями — им очень хотелось взглянуть на регалии. Когда мужчины спустились в подвал, и Эдвардс отпер дверь, кто-то из злоумышленников, возможно сам полковник, запихнул хранителю кляп в рот, оглушил дубинкой и пронзил живот шпагой. Грабители открыли замок на решётке и принялись упаковывать добычу. Блад и его компаньоны расплющили корону дубинкой, чтобы она поместилась в сумку, а скипетр они решили распилить на две части прямо на месте. В этот момент ещё живой хранитель громко закричал: «Убийство! Измена!». Грабители поспешили удалиться и, согласно некоторым источникам, бросили скипетр, так как не смогли его распилить.
Томас Блад с сообщниками скрываются с места преступления. (Wikimedia Commons)Скрыться у банды не вышло: хотя они и пытались отстреливаться от охранников, всю троицу повязали. Сбежать смог только «племянник». Далеко ходить не пришлось: Блада и сообщников поместили в темницу в Тауэре. Уже в тот же вечер сообщение о беспрецедентной по своей дерзости попытке ограбления появилось в лондонских газетах, и новость разнеслась по городу. Блад отказывался говорить на допросах и настаивал на личной аудиенции у короля. Возможно, причиной тому стали прошлые заслуги полковника, но Блада действительно привели к королю.
На аудиенции помимо Карла II присутствовали несколько высокопоставленных особ. Достоверно неизвестно, по какой именно причине монарх не только помиловал преступника, но и пожаловал ему земли в Ирландии, которые приносили 500 фунтов дохода в год. Для сравнения, семья хранителя Талбота Эдвардса (который выжил) должна была получить всего 300 фунтов, и эта сумма так и не была до конца выплачена.
Есть несколько версий относительно природы такого милосердия. Некоторые полагают, что Бладу помогло его обаяние и нахрапистость: якобы дерзость разбойника покорила и позабавила Карла. Были и те, кто считал короля замешанным в ограблении: якобы он подговорил Блада провернуть дельце, чтобы разделить деньжата после продажи регалий. Кто-то утверждал, что монарх просто опасался мести сторонников Блада или же учёл заслуги полковника перед его отцом (которого тот, фактически, предал). Пройдоха развеселил короля, сделав заявление, что украденные ценности стоят не больше 6 000 фунтов, тогда как официально символы власти оценивались в 100 000 фунтов.
Блад не только избежал казни, но и получил, помимо земель, возможность регулярно бывать при дворе. Плутоватый полковник скончался в возрасте 62 лет, в 1680 году, весьма скоро после освобождения из тюрьмы. Незадолго до смерти он успел рассориться с бывшим покровителем, Джорджем Вильерсем, 2-м герцогом Бекингема, и задолжал ему 10 000 фунтов как плату за нанесённое оскорбление. Аферы Томаса Блада не только прославили полковника, пусть и сомнительно, но и сделали его кем-то вроде народного героя, настоящего персонажа приключенческого романа.
Кто вы, Сигрид Гордая?
Fri, 13 Jun 2025 06:10:00 -0000
Согласно «Саге об Олаве сыне Трюггви», первым мужем Сигрид был конунг Эйрик Победоносный, один из полулегендарных шведских королей. Затем он то ли скончался, оставив её вдовой, то ли развёлся с ней из-за скверного характера (в «Саге об Ингваре Путешественнике» она представлена как самая сварливая жена из всех когда-либо живших), а уже потом отправился на тот свет.
Освободившись от уз законного брака, Сигрид не бедствовала: её сын Олав правил Швецией, сама она владела обширными землями и в новом статусе чувствовала себя превосходно. Пока в гости не начали наведываться благородные мужи с матримониальными инициативами.
Первым прибыл Харальд Гренландец, с которым Сигрид когда-то вместе воспитывалась. Она хорошо приняла старого товарища, устроила пир, отвела ему роскошные покои и даже поухаживала за ним перед сном. Но на следующий день она как бы невзначай сравнила свою власть в Швеции с положением Харальда в Норвегии и нашла, что ни в чём не уступает конунгу. Ну какой мужчина простит такое женщине? Уязвлённый Харальд вернулся домой и всю зиму пребывал в прескверном расположении духа, а на следующий год вернулся к Сигрид и предложил брак.
Эйрик Победоносный. (Wikimedia Commons)Мудрая женщина постаралась облечь отказ в максимально деликатную форму. Мол, ты хороший человек, конечно, но у тебя ведь жена есть. Ну да, она из менее знатного рода, но в этом браке — ваше счастье, точно тебе говорю. В общем, кое-как избавилась она от надоедливого ухажёра. Но он сдаваться не собирался и вновь приехал к Сигрид. И так уж совпало, что в то же время явился ещё один потенциальный жених — Виссавальд из Гардарики. Видимо, это нашествие кандидатов переполнило её чашу терпения. Сигрид разместила обоих ухажёров и их дружины в одном большом доме, напоила гостей допьяна, а затем приказала дом сжечь, а выживших добить. Свой поступок она назвала уроком для других мелких конунгов, которые после такого вряд ли станут донимать её предложениями руки и сердца. С тех пор она носит имя Сигрид Гордая.
Гардарикой скандинавы в те годы называли Русь. Имя Виссавальд, вероятно, является искажением русского Всеволода. Ряд исследователей выдвигали версии, согласно которым одним из погибших женихов был волынский князь Всеволод Владимирович, сын Владимира Красное Солнышко. Однако никаких свидетельств, которые могли бы подтвердить это тождество, не сохранилось. А вот против говорит и возраст Всеволода (ему на тот момент было около 10−11 лет), и существенная отдалённость Швеции от Волынского княжества.
Впрочем, брак как таковой явно не вызывал у Сигрид отторжения. Сватовство норвежского короля Олава (того самого сына Трюггви из саги) она приняла благосклонно и даже почти вышла за него замуж, но случилась размолвка. Трюггвисон потребовал, чтобы перед свадьбой она приняла христианство. Сигрид ответила, что не собирается отказываться от веры предков, но сам конунг может верить в того бога, который ему больше нравится. Олав разгневался, наговорил потенциальной супруге гадостей и ударил её перчаткой по лицу.
«Это может стоить тебе жизни», — сказала Сигрид. И не обманула. Она всё-таки вышла замуж — за датского короля Свейна Вилобородого, давнего противника Олава. Вскоре она убедила мужа пойти на Трюггвисона войной. Олав потерпел поражение, бросился со своего корабля в море и утонул.
Свейн Вилобородый. (Wikimedia Commons)Легенда о Сигрид Гордой встречается во многих источниках. Но фактические нестыковки вызывают некоторые сомнения в достоверности этих рассказов. Что нам известно о биографии этой особы?
Датский хронист Саксон Грамматик подтверждал, что Свейн Вилобородый женился на вдове Эйрика Победоносного. Однако в уже упомянутой «Саге об Олаве» Сигрид называют дочерью викингского вождя Скагула Тоста, а несколько других, более ранних источников утверждают, что Эйрик, а потом и Свейн были женаты на некоей польской княжне. Имя этой княжны они не упоминают. Предположительно её звали Святослава, так как свою дочь Свейн назвал нехарактерным для датчан именем Сантслава — вероятно, в честь матери. В сагах также фигурирует некая Гуннхильда польского происхождения, которая была то ли первой женой Свейна, то ли той самой Святославой. Дополнительную путаницу вносят нестыковки в датах, опровергая довольно правдоподобные теории.
Так кто же вы, Сигрид Гордая?
Первая версия. Польская княжна Святослава-Гуннхильда была первой женой Свейна и матерью его знаменитых и не очень детей, а вот к Эйрику она отношения не имела. Соответственно, жизнеописание Сигрид максимально приближено к описанному выше изложению событий. Но тут как раз вмешиваются даты, которые категорически не сходятся.
Вторая версия. Сигрид была той самой польской княжной и успела прожить насыщенную и интересную жизнь, а имя Гуннхильда использовала на своей новой родине как основное.
Третья версия. Свейн дважды женился на дочерях польского князя, так что Гуннхильд и Сигрид были сёстрами и продемонстрировали удивительную преемственность в вопросах брака. Кого из них изначально звали Святославой, не очень понятно.
Четвёртая версия, довольно типичная для разных легендарных личностей. Сигрид стала собирательным образом. Хронисты и сказители просто взяли наиболее яркие детали из биографий реально существовавших женщин и приписали их все одной, может быть, даже выдуманной особе.
Ну и пятая версия. Никакой Сигрид Гордой не существовало, она исключительно фольклорный персонаж, которого постарались вписать в исторический контекст. Сторонники этой версии, в частности, указывают на сходство этой легенды со сказанием о мести княгини Ольги. Впрочем, мало ли какие хобби были у женщин в те времена…
Так или иначе, своё место в истории Сигрид заняла. Достаточно сказать, что владения датских королей в средневековой Швеции называли «Сигридслеф» — «наследие Сигрид».
Казус Донского
Fri, 13 Jun 2025 06:00:00 -0000
Почва для противоречий
Главная причина разногласий — это порядок наследования московского престола. Дмитрий Донской поделил владения по своему усмотрению. Великое княжение Владимирское отошло старшему сыну Василию, а два жребия (две части) Московского княжества он поделил между четырьмя старшими отпрысками (ещё одной частью Московского княжества владел двоюродный брат Дмитрия Донского Владимир Храбрый). Также в завещании было оговорено, что в случае смерти князя Василия его удел переходит к следующему по старшинству сыну Донского. Имени он не написал, но и так понятно, что следующим был Юрий Дмитриевич.
Многие современные комментаторы полагают, что этот пункт — переход княжения Юрию — был предусмотрен на случай, если Василий умрёт бездетным. Но напрямую это сказано не было и стало причиной дальнейшей… Неразберихи? Усобицы? Войны? Выбирайте сами.
Взвешенное решение
Правление Василия Дмитриевича вполне можно назвать славным. 36 лет на престоле, присоединение Нижегородского и Муромского княжеств, Вологды, Устюга, земель коми. Ему удалось даже 12 лет не платить Орде дань (правда, после единственного за время его правления нашествия хана Едигея выплаты пришлось возобновить). Так бы и продолжал, но в 1425 году в Пскове его застигла эпидемия чумы. Князь спешно уехал в Москву, однако болезнь словно следовала за ним, так что Василий I скончался, оставив всего одного сына и три завещания.
Дело в том, что у Василия Дмитриевича было пять сыновей, но четверо умерли раньше отца, так что последнюю волю он несколько раз переписывал. В первой духовной грамоте он всё оставил сыну Ивану (умер в 1417 году), а во второй и третьей — Василию, самому младшему. Учитывая юный возраст наследника, Василий I перечислил в завещании возможных опекунов: литовского князя Витовта (деда юного князя), двоюродных и троюродных дядей. Не упомянут был только Юрий Дмитриевич, следующий по старшинству брат Василия I. А мы помним, что по завещанию Дмитрия Донского он вроде бы получал всё. И он об этом не забывал.
Василий I и Софья Витовтовна. (Wikimedia Commons)Итак, в феврале 1425 года Василий I умирает. Конечно, его малолетний наследник реальной власти получить не мог, фактически престол в Москве перешёл в руки его матери Софьи Витовтовны, митрополита Фотия и боярина Ивана Всеволожского. Понимая, что Юрий Дмитриевич тут же вспомнит завещание Донского и спорную формулировку, Фотий решает упредить его претензии на великое княжение и приглашает присягнуть племяннику. Юрий было поехал, но вдруг повернул назад. Поступок более чем красноречивый: так дядя продемонстрировал, что намерен побороться за власть.
Исследователь русского Средневековья Александр Зимин отмечал, что Юрий Дмитриевич, скорее всего, думал даже не о собственных перспективах. В то время ему уже исполнился 51 год, учитывая тогдашнюю продолжительность жизни, возраст почтенный. Сам он спокойно княжил в Звенигороде. Но у него подросли четыре сына. Из них лишь младший Иван ни на что не претендовал: вполне вероятно, он страдал неким душевным недугом.
Остальные три отпрыска — Василий Косой, Дмитрий Шемяка и Дмитрий Красный — были вполне амбициозны. Каждому из них Юрий хотел оставить достойную вотчину. А для этого нужен был ярлык на великое княжение.
Проба сил
Юрий Дмитриевич свои намерения особо не скрывал. Правда, дядя и племянник заключили временное перемирие до Петрова дня, 29 июня 1426 года. Юрий начал собирать силы в Галиче, а Василий II (конечно, не он сам, а его опекуны) постарался привлечь на свою сторону братьев Юрия — Андрея, Петра и Константина Дмитриевичей. Всем им были пожалованы новые земли, и они с удовольствием присоединились к племяннику. Союзники, которых удалось собрать Василию II, превосходили войско дяди, и тот решил уйти в Нижний Новгород.
Тут в игру вступил Фотий: началась челночная дипломатия, митрополит прикладывал все усилия к тому, чтобы примирить родственников. Его стараниями был достигнут компромисс: Юрий Дмитриевич признал Василия II великим князем, но в то же время оба договорились съездить за ярлыком в Орду. Ведь Василий II правил без этого высочайшего утверждения, то есть формально незаконно. У Юрия оставался шанс на то, что Орда племянника отвергнет.
Софья Витовтовна отнимает у Василия Косого пояс, принадлежавший Дмитрию Донскому. (Wikimedia Commons)На некоторое время острота конфликта была снята, новый всплеск произошёл после смерти Петра Дмитриевича, брата Юрия. На его владения претендовали оба родственника, но Василий II присоединил их к своим землям. Юрий решил, что разумнее будет смириться, в 1428 году снова признал себя «младшим братом» племянника и обязался жить в своём уделе. Впрочем, за ним всё ещё оставалось право поставить перед Ордой вопрос о великом княжении.
В 1430 году умер Витовт, один из заступников Василия II, и Юрий Дмитриевич решил снова попытать счастья. Разорвал мирный договор с князем, но больших успехов не добился. В 1431 году умер второй заступник Василия II — Фотий. К этому времени дядя и племянник сменили тактику. Они больше не собирали союзников и не грозили друг другу войсками, а двинулись в Орду к хану Улу-Мухаммеду, чтобы тот решил судьбу ярлыка.
Компромиссы и обманы
В Орде каждый соискатель заручился поддержкой. Юрий Дмитриевич выбрал одного из эмиров по имени Тегиня, а союзником Василия II стал Иван Всеволожский. Он заверил Улу-Мухаммеда, что Василий будет править, сверяясь с мнением хана. И не уставал напоминать, что Юрий хочет получить власть в соответствии с завещанием Донского, по понятным причинам совершенно непопулярного в Орде.
Василий II остался великим князем Московским, а Юрий получил ярлык на княжение в Дмитрове. Но утвердиться он в этих землях так и не смог: Василий поставил там своих наместников, а Юрий отправился в Галич. Совершенно неожиданно к нему перебежал боярин Всеволожский: якобы обиделся на Василия II, которого не смог женить на своей дочери. И хотя Юрию на тот момент было уже почти 60 лет, Всеволожский убедил его продолжать биться за великое княжение.
Пришла пора выйти на арену этой борьбы, которая и не думала затихать, сыновьям Юрия Дмитриевича — Василию Косому и Дмитрию Шемяке. Новый поход начался весной 1433 года, после скандала с поясом Дмитрия Донского на свадьбе Василия II. В нём приняли участие и сам Юрий Дмитриевич, и два его сына, и боярин Всеволожский. Василий II, видимо, недооценив противника, не смог собрать достаточное войско, и в решающей битве на Клязьме проиграл. Бежал в Тверь, потом в Кострому, а Юрий достиг наконец-то вожделенной цели — московского княжения. Племяннику же отдал Коломну, куда к нему потянулись москвичи, не желавшие жить с новым правителем.
И так двадцать лет…
Относительно дальнейших событий показания летописей расходятся. Согласно одним источникам, Василий Косой и Дмитрий Шемяка повздорили с фаворитом отца боярином Семёном Морозовым, который якобы способствовал заключению мира с Василием II. Морозова они убили и уехали в Кострому. По другим данным, сыновья поссорились с отцом и бежали в Коломну. Как бы то ни было, московское княжение оказалось слишком сложным, и Юрий передал престол Василию II, заключив с ним мир.
Но уже в который раз эти договорённости не означали, что война закончена. В 1434 году в битве на реке Кусь Юрьевичи взяли верх над Василием II, а сам Юрий Дмитриевич снова оказался на московском престоле. Но ненадолго — несколько месяцев спустя он умер, завещав Василию Косому Звенигород, Дмитрию Шемяке — Рузу, а Дмитрию Красному — Галич и Вышгород. Совместно братья должны были владеть жребием Юрия в Москве, Вяткой и Дмитровом.
Василий Косой объявил, что теперь престол принадлежит ему как старшему сыну Юрия Дмитриевича. Но это если за основу взять принцип передачи власти от отца к сыну. А если следовать завещанию Дмитрия Донского, то престол должен был перейти к старшему в роду, то есть Василию II. На его сторону, как ни удивительно, перешли братья Косого — Дмитрий Шемяка и Дмитрий Красный. Василий Васильевич не оценил этого шага младших Юрьевичей и взял Дмитрия Шемяку под стражу (а значит, союзникам не слишком доверял).
Василий II. (Wikimedia Commons)В 1436 году Василий II разбил войска Василия Косого на реке Черёхе. Самого князя поймали и ослепили, Дмитрий Шемяка признал главенство Василия II и передал ему часть владений.
Мы совсем забыли про Улу-Мухаммеда, а зря. В 1439 году хан пришёл под стены Москвы, захватил множество пленников и дошёл до границ с Тверью. Шемяка тогда своей подмоги не прислал, Василий II это запомнил. А маятник всё продолжал качаться: то ордынцы шли походом, то Василий II и Дмитрий Шемяка находили очередных союзников и начинали выпады друг против друга.
В июле 1445 года после очередного сражения с татарами Василий II попал в плен, власть в Москве перешла к Шемяке. Несколько месяцев спустя князя из татарского плена отпустили, скорее всего, за немалый выкуп. Шемяка бежал в Углич, собрал войско и в 1446 году захватил Москву. Вот тогда, в очередном плену, Василий II лишился глаз и получил своё прозвище Тёмный. Но он не сдался, и в декабре того же года Москва вновь оказалась в его руках. Шемяка метался в поисках союзников: нижегородцы, вятчане, суздальцы, казанцы… Последние годы его жизни прошли в постоянном передвижении от города к городу, от князя к князю, лишь бы кто помог. Но распри братьев так утомили, что все желали одного — спокойствия.
Чтобы описать исход гражданской войны, которой, казалось, не будет конца, историку Соловьёву хватило одного абзаца: «Лишённый удела, Шемяка скрылся сначала в Новгороде, но потом, собравшись с силами, захватил Устюг; земли он не воевал, говорит летописец, но привёл добрых людей к присяге <…>. Великий князь, занятый делами татарскими, не мог действовать против Шемяки в 1451 году и только в начале 1452 выступил против него к Устюгу; Шемяка испугался и убежал на реку Кокшенгу, где у него были городки; но преследуемый и там великокняжескими полками, убежал опять в Новгород. В 1453 году отправился туда из Москвы дьяк Степан Бородатый; он подговорил боярина Шемякина Ивана Котова, а тот подговорил повара: Юрьевич умер, поевши курицы, напитанной ядом».
Павел I — не царский сын?
Thu, 12 Jun 2025 06:36:00 -0000
С самого рождения Павел Петрович приковывал сотни взглядов. И представители высшей знати, и зарубежные посланники при императорском дворе в Санкт-Петербурге старались угадать, на кого же наследник русского трона больше всего похож. На законного родителя Петра Фёдоровича (будущего императора Петра III) или на камергера Сергея Салтыкова? Или ещё на кого-нибудь?
Выдающийся кавалер
В 1754 году у великокняжеской четы Петра Фёдоровича и Екатерины Алексеевны (будущей императрицы Екатерины II) родился сын Павел. Появление наследника престола отмечалось с большой пышностью — ведь до этого у супругов в течение долгих лет не было детей. Но кто был настоящим отцом наследника? Многие при дворе были уверены: младенец рождён не от законного мужа, а от красавца-камергера Сергея Салтыкова. Слухи эти были не беспочвенными.
Сергей Салтыков. (Wikimedia Commons)30-летний Сергей Салтыков стал первым из многочисленных фаворитов Екатерины. На начало их связи ей было 23 года. Позже в своих «Записках» она подробно рассказывала об этих отношениях. «Он был прекрасен, как день. И по рождению, и по многим другим качествам это был кавалер выдающийся… Я не поддавалась всю весну и часть лета… Я думала, что могу управлять его головой и своей, а тут поняла, что и то, и другое очень трудно, если не невозможно», — признаётся императрица.
Их роман длился с 1752-го по 1754 год. За это время великая княжна трижды беременела (и это после девяти лет бесплодного брака!), пока наконец после двух выкидышей не разрешилась сыном.
Интрига императрицы
Великий князь и законный муж, казалось, не замечал адюльтера жены — или делал вид. По свидетельствам современников и самой Екатерины II, Петру III гораздо интереснее было играть в солдатики, чем исполнять супружеские обязанности. Отношения между супругами были прохладными со дня знакомства и с годами только ухудшались.
«Великий князь ложился первый после ужина и, как только мы были в постели, играл до часу или двух ночи», — писала Екатерина в мемуарах. Возможно, это было одной из причин, почему в их браке долго не было детей.
Но престолу нужен был наследник, и императрица Елизавета Петровна решилась на смелую интригу: велела подобрать для Екатерины молодого и здорового красавца. Выбор пал на Сергея Салтыкова. Об этой истории писали некоторые дипломаты, в частности, Клод Рюльер, служивший в Петербурге. В этом же в 1774 году в письме к Потёмкину признавалась сама Екатерина: «Марья Чоглокова [статс-дама, наперсница императрицы], видя, что через девять лет [брака] обстоятельствы остались те же, каковы были до свадьбы, не нашла инаго к тому способа, как обеим сторонам зделать предложение, чтобы выбрали по своей воле из тех, кои она на мысли имела».
Екатерина II. (Wikimedia Commons)Сергей Васильевич Салтыков (1722−1784) — камергер великого князя Петра Фёдоровича, его товарищ и наперсник. Общительный и весёлый по характеру — «бес интриги», как называла его Екатерина II, — Салтыков считался душой «малого двора». Во время связи с будущей императрицей был женат на фрейлине Матрёне Балк (которая приходилась внучатой племянницей знаменитой Анне Монс — возлюбленной Петра I). После рождения Павла Салтыков был удалён от двора и отправлен с поручениями за границу, где прослужил до самой старости. При этом супруга Салтыкова оставалась в Москве.
Воспитанием престолонаследника занялась императрица. Сразу после родов его забрали у Екатерины и впервые принесли ей лишь через 40 дней. Сына ей разрешали видеть крайне редко.
Зато в честь новорождённого при дворе устраивались пиры, маскарады, иллюминации и фейерверки. Торжества длились несколько месяцев, и их главной героиней была Елизавета Петровна. (Екатерину к празднествам почти не допускали — под предлогом слабого здоровья после родов). Такое положение дел дало почву для новых пересудов: якобы настоящей матерью Павла была сама императрица Елизавета.
Хирургическая операция
Ещё об одной причине долгой бездетности великокняжеской четы Петра Фёдоровича и Екатерины Алексеевны писал польский историк и публицист Казимир Валишевский (1849−1935) со ссылкой на записки французского дипломата Луи де Шампо. Согласно этому источнику, Пётр имел недуг, не позволявший ему исполнять супружеские обязанности (современные исследователи полагают, что речь идёт о фимозе). Благодаря небольшой операции, предположительно обрезанию, Пётр был от этого недуга избавлен. Одним из тех, кто уговорил его согласиться на хирургическое вмешательство, был Сергей Салтыков — ближайший товарищ Петра Фёдоровича.
«Салтыков стал придумывать способ убедить великого князя сделать всё, что было нужно, чтобы иметь наследников. Он разъяснил ему политические причины, которые должны бы были его к тому побудить. Он также описал ему и совсем новое ощущение наслаждения… Тут же вошёл Бургав с хирургом — и в одну минуту операция была сделана и отлично удалась. Салтыков получил по этому случаю от императрицы великолепный брильянт», — так в переводе Валишевского рассказана эта история у Луи де Шампо.
Правда, позже Салтыкова обвинили в том, что он, дескать, специально подстроил операцию — чтобы прикрыть свою роль в рождении Павла.
Павел I. (Wikimedia Commons)Парадоксальным образом лучшим подтверждением законности рождения Павла I служит отношение к нему родной матери Екатерины II. Неприязнь к сыну как раз легко объясняется тем, что, повзрослев, лицом, фигурой и ростом Павел всё больше напоминал императрице ненавистного мужа Петра III. Для сравнения можно привести в пример отношение Екатерины II к Алексею Бобринскому — сыну, рождённому ею от горячо любимого Григория Орлова. Царица не только обеспечила материальное благополучие бастарда, но и просила всемерно заботиться о нём своих друзей во Франции, когда Бобринский (кутила и легко увлекающийся молодой повеса) отправился в Париж.
Согласно историческому анекдоту, царь Александр III, узнав, что настоящим отцом Павла I был Сергей Салтыков, воскликнул: «Слава богу, мы русские!». А когда его уверили, что отец всё же Пётр III, радостно перекрестился: «Слава богу, мы законные!».
«Делатель императоров»
Thu, 12 Jun 2025 06:23:00 -0000
В пересчёте на современные деньги состояние Фуггера можно было бы оценить в 300 миллиардов долларов, что больше суммарного состояния трёх богатейших людей нынешней эпохи. Его влияние распространялось и на большую политику. Императором в 1519 году стал тот претендент, в кого инвестировал деньги Якоб Фуггер.
Финансовый гений эпохи Возрождения родился в 1459 году. Он стал одиннадцатым ребёнком в семье торговца тканями и пряжей. Предки его отца были скромными деревенскими ткачами. Они переселились в Аугсбург и терпеливым трудом добились прочного благосостояния. Но это были осторожные бюргеры без особых амбиций. И юного Якоба набожная родня поначалу даже хотела отдать в монастырь.
Однако мальчик с детства проявил незаурядные математические способности и смекалку и был отправлен родителями в Италию. Там он должен был обучиться тонкостям бухгалтерского учёта. В Генуе и Венеции Якоб увидел, что банковское дело открывает намного больше перспектив, чем торговля. Причём гораздо выгоднее не просто давать деньги под проценты (что осуждалось церковью), а получать взамен выданного кредита какую-нибудь привилегию. Представители европейской знати охотно влезали в долги, а в «благодарность» разрешали на какое-то время брать на откуп доходы со своих владений. При умном подходе к выбору таких привилегий и грамотном управлении активами кредит можно было в итоге быстро окупить и даже «простить».
Якоб Фуггер. (Wikimedia Commons)После возвращения в Германию Якоб сумел убедить родственников рискнуть частью накоплений, чтобы дать ссуду эрцгерцогу Тироля. До выплаты всей суммы Фуггеры могли рассчитывать на серьёзные льготы в торговле. Но Якоб предложил более сложный вариант. Он получил право покупать серебро, добытое в ряде рудников эрцгерцога, по фиксированной цене. Это был серьёзный риск. Тем более что в семье Фуггер никто не имел ни опыта, ни связей в торговле металлами. А цены на серебро были подвержены серьёзным колебаниям.
Однако Якоб не боялся риска и пошёл ещё дальше. Под залог доходов с медных и серебряных копей он стал выдавать ссуды самому императору Максимилиану I. И через короткое время Фуггеры стали крупнейшими игроками на рынке цветных металлов.
Вскоре Якоб понял, что невысокая маржа с огромного оборота может быть гораздо выгоднее, чем механическая перепродажа товара с большой наценкой. И простой бюргер из Аугсбурга стал одним из первых инвесторов в германских землях, кто начал открывать филиалы семейного бизнеса в городах разных европейских государств.
Одновременно Якоб, управляя горными промыслами, смог раскрыть свои таланты выдающегося менеджера. Для удобства доставки металлов к портовым городам Фуггеры за свой счёт строили новые дороги. А непосредственно в шахтах активно применялись все технические новинки того времени.
Якоб Фуггер сжигает векселя перед Карлом V. (Wikimedia Commons)Вершины своего могущества Якоб Фуггер достиг к 1519 году, когда в борьбе за корону Священной Римской империи сошлись король Франции Франциск I и король Испании Карл Габсбург. Победитель определялся суммой взятки для выборщиков. Противостояние завершилось в пользу испанского монарха после того, как Фуггер во главе консорциума банкиров выделил Карлу невиданный заём в 850 тысяч золотых флоринов. И новый император Карл V в благодарность передал своему кредитору на откуп доходы испанских рыцарских орденов и разработку рудников на Иберийском полуострове. Якоб стал самым богатым человеком в Европе.
Таланты Фуггера как тонкого психолога ярко характеризует один эпизод. Однажды в его доме остановился сам император. В камин вместо дров положили корицу (неслыханная роскошь, ведь это 200 талеров за унцию). Растопить огонь пришёл хозяин дома. А для растопки принёс расписку Карла V в получении 50 тысяч талеров. Но сначала Фуггер спросил у монарха разрешения: не станет ли неуважением сожжение столь важной бумаги с подписью и печатью самого императора?
За сравнительно короткий срок капитал Фуггеров вырос в сто раз и достиг астрономической суммы в два миллиона гульденов. Это невероятное достижение было омрачено только одним обстоятельством: брак Якоба оказался бездетным. И управление гигантским состоянием позднее перешло в руки его племянника — Антона Фуггера. Его доверие к всесилию Габсбургов оказалось ошибкой. И Фуггеры сперва перешли в ранг второстепенных финансовых домов Европы, а потом (после второго банкротства Испании в 1575 году) стали обычными дворянами с пожалованным титулом.
Однако память о Якобе Фуггере как о великом человеке была увековечена. В зале славы «Вальхалла», где собраны бюсты выдающихся немецких королей, учёных и деятелей культуры, Якоб Фуггер оказался единственным купцом и банкиром.